Мир: Десятилетие в картинках

Зеркало недели

Есть определенная символика в том, что десять лет назад календарь обнулился одновременно с ельцинским «я устал, я ухожу». Девяностые годы измотали человечество. Слишком много было встрясок, надежд, восторгов, объятий, разрушенных стен, сокрушенных памятников, развенчанных мифов, раздутых и взорвавшихся пузырей. В новое тысячелетие цивилизация вступила со смутным подозрением, что всему есть мера, в том числе и надеждам с восторгами. Эпоха развала биполярного мира была эпохой адреналина. Она не могла длиться бесконечно, как нельзя бесконечно жить на баррикаде. Рано или поздно героическая борьба заканчивается, и начинаются героические будни. Баррикада оказывается банальной горой мусора, которую надо расчищать. Этим и занималось человечество в нулевые (они же двухтысячные) годы двадцать первого века. Эпоха идеологических битв истекла. Наступила эпоха прагматизма. Однако и здесь без адреналина не обошлось.

Теракты 11 сентября

Отсчет нового политического времени принято вести с 11 сентября 2001 года. Это были уже не прощальные слезы девяностых а-ля Ельцин. Это была черная метка двухтысячных, визитная карточка новой поры, предложение, от которого ни отказаться, ни даже отвернуться было невозможно. А самое главное — это был удар по Pax Americana, однополюсному проамериканскому миру. И вовсе не случайно, что через несколько лет после этого удара однополюсный мир раскололся на многополярный.

Сейчас уже мало кто вспоминает, что Буш-младший избирался на пост президента со сдержанной, во многом изоляционистской внешнеполитической программой, в которой не было ни крестовых походов за демократию, ни глобальной войны с террором. Его внешняя политика должна была стать некой смесью «доктрины Монро» и «неорейганизма», которая бы четко делила мир на «демократическое сообщество» и «империю зла», однако не требовала бы бросков на имперские амбразуры.

11 сентября развернуло эту доктрину градусов эдак на девяносто. Америка в одночасье стала «нацией в состоянии войны». Американец почувствовал себя уязвимым и маленьким перед мощной и незнакомой силой, которая материализовалась в виде зловещего кочевника с ласковыми глазами и романтичным именем бин Ладен, напоминавшем скорее сказки «Тысячи и одной ночи», чем ужас того сентябрьского утра.

В 2001 году самым популярным словом, которое задавалось на поиск в мировой сети, было слово «Нострадамус». Столкнувшись с невиданной по дерзости и жестокости силой, мир бросился в омут политических, конспирологических и мистических толкований. И тут проявилась еще одна характерная особенность новой эры: как только исчезла баррикада, размылась и граница между добром и злом.

Мир по-разному истолковал 11 сентября. В то время как «Запад» верит в официальную версию событий, «остальные» все больше склоняются к альтернативной версии: мол, сама Америка все это и замутила. Сама создала бин Ладена, сама наняла смертников, сама подпилила стропила в «башнях», сама подбросила самолетный хвост во взорванный Пентагон, сама предупредила кого надо, а кого не надо — не предупредила.

Когда одного из ветеранов ЦРУ спросили, что он думает по поводу этой теории, он ворчливо ответил: «Версия интересная, но, увы, на такое у нас бы не хватило мозгов». Тем не менее пресловутая точка бифуркации в этом вопросе пройдена: падение «башен» и взрыв Пентагона превратились не только в кровавый восклицательный знак, с которого началось новое тысячелетие, но и в «городскую легенду», которую будет пересказывать не одно поколение конспирологов. А родилась она, не в последнюю очередь, из неутомимого многолетнего голливудского творчества на тему попыток коварных американских спецслужб подстроить мир под фантазии высокооплачиваемых сценаристов. И это лишь одна из многочисленных иллюстраций того, как Pax Americana разрушал сам себя в последние годы.

Афганистан. Ирак

Десятилетие прошло под знаком двух войн — в Афганистане и Ираке. Для кого-то это была лишь очередная телевизионная картинка. Для кого-то — шрам на всю жизнь. Для кого-то, как и водится на войне, — конец жизни.

Ирак начался позже, но закончился раньше. Вернее, все еще заканчивается, тлеет. Двадцать тысяч погибших солдат коалиции и иракских военнослужащих, сотни тысяч жертв среди мирного населения. И если верить информационному агентству «Рейтерс», умопомрачительные 3 000 000 000 000 (три триллиона) долларов общих затрат для американской экономики. Вот уж воистину «нулевые» годы.

Но главная политическая утрата даже не в этом, а в том что держава, претендующая на моральное лидерство в мире, в результате так и не нашла в Ираке того самого оружия массового поражения (ОМП), из-за которого весь сыр-бор и разгорелся. «Мы не думаем, что в Ираке есть оружие массового поражения. Мы знаем, что оно там есть!» — заверял Буш-младший мировое сообщество. Оказалось, что это была банальная авантюра, а может быть, даже и блеф.

Во всей иракской ситуации в пользу Буша говорит разве тот факт, что одну ложь не стали ретушировать другой. После того как оказалось, что никакого ОМП в стране нет, на территорию Ирака не были подброшены пара химических баллонов с арабской маркировкой, дабы создать хотя бы видимость оправдательной причины. Голливудский шаблон был нарушен. Но «осадок остался». Ибо международное доверие, подобно булгаковской осетрине, бывает только двух видов: свежее и протухшее. Увы, в бушевские годы доверие к Америке «протухло», и американская политика еще долго будет избавляться от этого запаха.

С афганской кампанией все проще и в то же время сложнее. Проще — потому что война в Афганистане не стихает уже несколько десятилетий (а кое-кто считает, что и столетий). Проще — потому что, в отличие от иракской кампании, вторжение в Афганистан было поддержано мировым сообществом. Сложнее — потому что, если страна напоминает раскаленный на огне кубик Рубика, то, чтобы решить ее проблемы, нужны не только мозги и терпение, но и нечувствительность к боли. А ее уже нет — ни у Америки, ни у мирового сообщества.

С другой стороны, баланс двух войн, которые доминировали в новостях 2000-х годов, не так уж мрачен, как может показаться на первый взгляд. Ирак находится на трудном пути, но все же проявляет признаки выздоровления. Экономика растет, нефтяные вышки потихоньку оживают. При позитивном раскладе на месте этой разоренной страны вполне может появиться новый региональный лидер, анклав стабильности. А стабильность нынче в моде.

Афганистан, в свою очередь, живет обычной жизнью — вожди постреливают, начальство приворовывает, население занимается «сельским хозяйством», а очередной глобальный игрок (на этот раз Америка) пытается изменить этот вековой порядок вещей. Скорее всего, в очередной раз безрезультатно. Однако новый политический баланс, который образуется в стране в 2011 году после вывода американских боевых частей, все же даст Америке определенную фору, плацдарм влияния для борьбы с терроризмом. Конечно, возникает вопрос, стоило ли начинать кампанию всего-навсего ради «определенной форы». Но этот вопрос — уже к Америке и ее лидерам. Очевидно, что после иракского и афганского эксперимента словосочетания «продвижение демократии» и, особенно, «строительство наций» станут менее модными в американском политическом лексиконе.

Европейский Союз. Расширение



Для Европейского Союза новая эпоха начиналась без признаков усталости. По крайней мере, явных. Было введено евро. Поезд расширения стремительно набирал ход. Получив перспективу членства, потенциальные члены ускоренными темпами двигали реформы. ЕС сделал все, чтобы им, этим реформам, помочь. Нарисовал маршрут в виде acquis communautaire (то, что у нас называется «стандарты и нормы ЕС» или «копенгагенские критерии»), выделил фонды для их реализации, всячески призывал воспользоваться шансом и эффективно «освоить» эти фонды. Вопрос был не в том, вступят ли Польша, Венгрия, Чехия и другие страны постсоветского лагеря. Вопрос был в том, когда вступят и на каких условиях. Ибо, если бы расширение ЕС не покрыло эти страны, то в чем бы тогда был его смысл?

В начале десятилетия брюссельские дискуссии на эту тему напоминали политический тотализатор относительно того, кто вступит первый: Германия ставила на Польшу, скандинавы — на Прибалтику, Италия — на Словению, Австрия — на Венгрию и Чехию и так далее. На определенном этапе тотализатор так перегрелся, что было принято соломоново решение: принять всех скопом. Кроме совсем уж отставших Румынии и Болгарии. Они присоединились позднее.

Между ранней и поздней стадией расширения пролегла четкая полоса: в период раннего расширения Евросоюз открыл свои двери и поставил перед ними зазывал. В период позднего — двери прикрылись, «фейс контроль» усилился, а на месте зазывал появились вышибалы.

При этом стало достаточно очевидно: решения об изменении численного состава даются ЕС гораздо легче, чем внутренние реформы, необходимые для сохранения эффективности в новых условиях. Тело Евросоюза выросло и отяжелело, а сердце осталось все тем же. Тут и до инфаркта было недалеко. Впоследствии, во время греческого кризиса, об этом довелось не раз вспомнить.

До поры до времени североевропейский (сиречь преимущественно немецкий) локомотив успешно тянул за собой южноевропейские и некоторые другие вагоны, и это почти всех устраивало. Даже немцев, для которых это была своеобразная историческая психотерапия: они избавлялись от довлевшей над ними исторической стигмы. А затем грянул мировой финансовый кризис, и все резко стали считать деньги. В том числе и избавившиеся от исторических комплексов немцы. В Европе повторилась та же ситуация, что и на других политических фронтах десятилетия: прагматизм стал наступать на пятки идеологии. И это тоже было начало новой эпохи.

Триумф одной части Европы стал моментом недоумения для «остальных». В то время как в одних европейских столицах ликовали, что «Европа, наконец, объединилась», в других задавались вопросом: «А как же мы? Мы что, не Европа?» Удивление было неуместным, ибо в головах европейских decision-makers Единая Европа изначально была картинкой, появившейся не столько из политики, экономики и даже совместных ценностей, сколько из исторической памяти. Расширение было для них процессом возвращения на карту Европы тех стран, которые на ней, этой карте, фигурировали до раздела. Украины на карте не было. Соответственно ее шансы попасть на «европейское фото» были априори, мягко говоря, несущественны. Не для нас писались acquis communautaire, не по нашу душу выделялись фонды на развитие, не в нашу честь гремели фанфары. А поскольку настоящих реформ Украина в это десятилетие не показала, то даже оправдываться перед ней было не нужно.

Однако надо признать, что при всем видимом лоске удлиненный европейский состав далеко не укатил. За последние десять лет ЕС прошел масштабный политический цикл — от радости по поводу мнимого европейского единства до нарастающей взаимной подозрительности по поводу того, «кто съел наше сало». «Верните мне мои деньги!» — эта легендарная фраза, поселившаяся в брюссельских коридорах с легкой руки несравненной Маргарет Тэтчер, звучит в последние годы все чаще. И греческая, ирландская, а также кто его еще знает чья безалаберность — плохой громоотвод для критических молний. Проблема — глубже. Проблема в том, что немецкий (а также нидерландский, скандинавский, польский…) лебедь рвется на глобальные просторы, в то время как южноевропейские раки тянут его к земле.

На этом фоне вполне возможно, что греческий «инфаркт» был для Европы не последним. А если Евросоюз не пересмотрит свой образ жизни, не станет экономически поджарым и спортивным, то и наверняка. Стареющая Объединенная Европа подошла к черте, за которой либо серьезные внутренние реформы, либо сползание в относительный маргинес. Удастся ли ей новый «прыжок в будущее» и сможет ли она его совершить, относясь к постсоветскому пространству как к некоему «дикому полю», покажут «десятые».

«Цветные» революции



В то время как ЕС любовался «европейским фото», остальная Европа самостоятельно решала вопросы своего дальнейшего житья-бытья. Слишком резким был контраст между попавшими на поезд расширения счастливчиками и забытыми на платформе «остальными». Как написал бы Лермонтов, «досадно было, боя ждали…». И бой грянул — вначале в Грузии, потом в Украине, потом в Киргизии.

Правы те, кто говорит, что во всех трех случаях прослеживался один и тот же сценарий. Исторический или искусственный — это уже другой вопрос. Один сценарий, но какие же разные из него вышли картинки! Картинка грузинского прорыва. Картинка украинского похмелья. Картинка киргизского погрома.

Когда в декабре 2003-го Шеварднадзе с дрожью в голосе говорил, что не ожидал такого предательства от 36-летнего мальчишки, которого лично поднял до политических высот, он не знал, что это лишь начало. Последующие годы стали для Грузии годами тридцатилетних «мальчишек» и «девчонок». Наглых, неопытных, честолюбивых, не признающих никаких авторитетов. Это были они — те самые «выпускники Гарварда и Сорбонны», которые приходили и уходили, часто не задерживаясь и не оправдывая оказанного им высокого доверия. Их бесконечная кавалькада выглядела непривычной, нелогичной, а иногда и откровенно нелепой. Тем не менее похоже на то, что она стала для Грузии ответом на главный вопрос ее «житья-бытья». Насытив грузинскую государственную машину молодыми лицами, Саакашвили придал грузинскому государству новое качество и открыл для него новые перспективы роста. Чего только стоит непостижимое для украинского уха словосочетание «побежденная коррупция»!

История оранжевой революции была несколько другой. У кого-то она запечатлелась в памяти как историческая победа добра над злом, почему-то приведшая к власти еще большее зло. Кто-то увидел в ней могущественную руку «мировой закулисы», которая знает, как с помощью одного телеканала, передвижного экрана и песенки «разом нас багато» оболванить миллионы людей. Есть и третья, совсем уж сумасбродная группа, которая считает, что ни победы добра над злом, ни зловещей закулисы не было, а был сорвавшийся, вышедший из-под контроля план привести Леонида Даниловича Кучму на третий срок президентства. Но наш народ слишком мудр и искушен, чтобы повестись на такую откровенную «полову».

Если большое действительно видится на расстоянии, то, вероятно, стоит прислушаться к американскому политологу Джорджу Фридману, который называет оранжевую революцию одним из главных событий десятилетия, но видит ее значение прежде всего не во внутренних украинских процессах, а в изменении настроения у ее границ. Украинская революция стала историческим раздражителем для России. Знаком того, что вражеское кольцо замкнулось, и отступать больше некуда. Как говаривал некогда Теодор Герцль, «великую нацию без врага не построишь». Оранжевая Украина умудрилась оказать России именно эту услугу. Перед лицом «продавшихся Америке хохлов» российская нация преобразилась, напряглась и сплотилась вокруг своего популярного президента.

Путинская Россия



Неисповедимы пути истории, а также ее походки. Иногда история приходит величественным шагом каменного гостя, а иногда — утиной походкой вразвалочку. Если составлять рейтинг десятилетия, то в главные сюрпризы последних лет можно смело записывать Владимира Владимировича Путина. Вопрос только в том (и снова — здравствуй, амбивалентность безыдейной эпохи!), с каким знаком — плюс или минус.

Владимир Владимирович сделал, по большому счету, две вещи — 1) чтобы Россия была и 2) чтобы она была Россией. То есть сохранила весь набор своих известных достоинств и пороков. Программа-минимум была выполнена: развала страны не случилось. Более того, россияне научились любить себя, а это, если верить психологам, первый шаг к выздоровлению. Осталась самая малость — действительно выздороветь и сделать так, чтобы тебя полюбили окружающие (а без этого не обойтись, если претендуешь на глобальную и даже региональную игру).

Внутренние проблемы России известны со времен Гоголя — дураки и дороги. Внешние же часто сводятся к отсутствию привлекательного политического бренда, который сравнился бы с «европейской идеей» и «американской мечтой». «Русский мир» пока что таким брендом не стал. Как и нефть по девяносто долларов, которая является, скорее, временным подарком судьбы. Как и исключительно удачное место на политической карте, которое, с учетом специфических современных реалий, делает Россию незаменимым партнером и для ЕС, и для Америки, и для Китая, и для Индии. С этой точки зрения Путин действительно «фартовый», вот только в мире ветряных электростанций и электромобилей такой фарт может быстро смениться. Готова ли к этому Россия? Очевидно, что нет. Будет ли готова — покажут «десятые».

Косово и другие неприятности

Когда в 2004-м Джордж Буш и Джон Керри вели президентские дебаты, прозвучал вопрос: готовы ли вы применить силу в любой точке мира, если задеты американские интересы? Буш ответил: да. Керри ответил: да, если будет хотя бы минимальный международный консенсус. За эту «консенсную» оговорку его склоняли и пили кровь вплоть до дня выборов.

Таково имперское мышление: мы — хорошие ребята, а потому имеем право. Нельзя сказать, что оно свойственно всем американским политикам, но зачастую оно берет верх. Например, так случилось, когда Америка признала сама и навязала многим другим независимость Косово.

Были нарушены все прецеденты, переступлены все международные нормы и правила. Но американский интерес диктовал: сделать мусульманскому миру щедрый подарок, продемонстрировать, что Соединенные Штаты имеют в арсенале не только болезненный кнут, но и весьма сладкий пряник. Это был откуп перед мусульманским миром за Палестину, Ирак, Афганистан и кто его знает, за что еще. А поскольку перед Америкой и большей частью ее европейских партнеров проблема мятежных территорий не стоит, то и думать было нечего: откуп давался малой ценой (всего-навсего убедить ЕС кинуть Сербии кость в виде безвизового режима и перспективы членства). И это тоже он, прагматизм новой эпохи — многоступенчатый торг, умение смело и цинично ставить на карту чужие интересы.

Чем икнется Косово России, Грузии, Украине и другим международным игрокам — покажет время. А некоторым уже и показало. Южная Осетия, Абхазия… Кто следующий?

Косово — это тяжелый груз, который мир берет с собой в новое десятилетие. И, увы, еще один повод сомневаться в искренности Америки, когда она претендует на роль честного брокера в многополярном мире. Хотя, с другой стороны, а кому ж еще претендовать?

Бремя желтого человека


В современном мире есть много наций, которые претендуют на исключительность, но никто не заслуживает ее так, как Китай — нация, имевшая девятипроцентный рост ВВП на протяжении не одного, а целых трех десятилетий! За это время средний доход китайца вырос в семь раз, а размер экономики удваивался каждые восемь лет. 400 миллионов человек смогли вырваться из нищеты. В беспрецедентно короткий срок Китай стал локомотивом мировой экономики, ее главным производственным цехом и кредитором западного мира во главе с Америкой. А заодно и второй по мощности экономикой мира.

Финальный отсчет пошел. Как максимум в 2030-м, а как минимум уже в ближайшие десять лет Китай может поспорить с Америкой за мировое экономическое первенство. Вот только если… Если его не подкосит извечная дилемма растущих экономик. Ибо чем больше работаешь — тем выше рост. Чем выше рост — тем выше благосостояние. А чем выше благосостояние — тем меньше хочется работать за гроши. Пока бедные районы страны снабжают промышленно развитые провинции дешевой рабочей силой и пока эти бедные районы не начали роптать по поводу растущей пропасти в уровне благосостояния, китайский мотор будет работать. И если внутриполитический статус-кво сохранится, то человеческого потенциала Китаю хватит надолго.

Другой вопрос в том, что быть мировым производственным цехом и быть мировой штаб-квартирой — вещи достаточно разные. Китай привык трудиться в трюме глобальной экономики, но еще не привык стоять на ее капитанском мостике. И дело здесь не в политическом смирении. За последние десять лет в Китае подросла новая, националистически окрашенная политическая элита, у которой желания «порулить» хоть отбавляй. Вот только умения и способностей не всегда хватает. О чем, в частности, говорят нарастающие трения во внешней политике Китая по отношению к соседям.

Разговоры о том, что через считанные годы нам всем придется учить китайский язык, тема скорее спекулятивная, чем прикладная. Китаю будет трудно сменить Америку на капитанском мостике. Как ни тужься, но его язык, культура, мировосприятие остаются для мира «китайской грамотой». В то время как объединяющая мир американская поп-культура — это предельно упрощенная и удобоваримая для каждого версия некой общечеловеческой цивилизации. Жвачка, которая всегда под рукой. Та самая «легкорастворимая нирвана», над которой в свое время тонко иронизировала Индира Ганди. Спасибо Интернету и Голливуду! Они приобщили нас к Бритни Спирс, Линдси Лохан и Перис Хилтон — самым популярным личностям десятилетия, если верить запросам мировых «поисковиков».

А если серьезно, давайте примем как данность, что современный мир объективно американизирован, и это вряд ли скоро изменится. Ибо кто бы ни владел этим миром, его легче доить в существующем виде, чем перенастраивать на китайский или какой-либо другой лад.

Мировой финансовый кризис

При всей своей прагматичности современный мир продолжает периодически впадать в золотую лихорадку. Не было исключением и прошедшее десятилетие. На каком-то его этапе с легкой руки Соединенных Штатов жизнь в долг вошла в моду, стала ежедневным атрибутом и даже показателем того, что твое место — на капитанском мостике, а не в трюме мировой экономики.

Казалось бы, что уж проще: живи в свое удовольствие, а если не хватает — проси в долг. Таким был лозунг целого поколения — в первую очередь, в Америке, а во вторую — и вообще на Западе. В Соединенных Штатах долги жилищного хозяйства выросли с 680 млрд. долл. в 1974 году до 14 триллионов в 2008-м. Те, кому довелось пожить недавно в Америке, подтвердят: предложения открыть новые кредитные карточки приходили по почте чуть ли не ежедневно. Банки разбивались в лепешку, конкурируя за новых и новых должников. В результате, согласно обнародованной статистике, к 2009 году на среднюю американскую семью приходилось 13 кредитных карт и 120 тыс. долл. долга за жилье. Аналогично вели себя штаты, аналогично вели себя муниципальные власти и города, аналогично вела себя Федеральная Резервная Система, вбрасывая на рынок все новые и новые казначейские облигации.

Америка задавала моду, но и Европа не отставала. В результате уровень финансовых злоупотреблений, вскрывшихся во время кризиса в Греции, затмил все возможные и невозможные представления. По сути, годы пребывания греков в евро-зоне стали годами бесконечного пиршества, счет за которое оплачивал безропотный ЕС, то есть Германия. Накопить незаметно для Европы 1,2 триллиона долларов долга, то есть по четверти миллиона на каждого работающего грека — это надо было уметь! Законопослушные американцы долго смеялись, когда «Вашингтон Пост» напечатала, что до кризиса в Афинах и окрестностях было официально зарегистрировано 700 бассейнов, но когда ту же площадь сфотографировали из космоса, то выяснилось, что их около 17 тысяч. Настолько умело прятать свое добро от налоговых агентов — боюсь, такое искусство не под силу даже украинцам.

Такой вот гигантский пузырь лопнул на Западе на излете двухтысячных. Хорошо, что у Европы есть Германия, которая в самый решающий момент начала бить рекорды настоящего, а не липового экономического роста. Хорошо, что у Америки есть Китай, который не дает ей пойти по миру с пресловутой американской экономикой. Тем самым Запад получил передышку, мир получил новый шанс. Будем надеяться, что он этим шансом воспользуется.

Взлет «остальных»

И все же как ни депрессивно выглядит зачастую бегущая строка новостных агентств, мы живем в достаточно позитивное время. В двухтысячные годы большинство стран мира вступили в период стабильного экономического роста, который лишь частично можно объяснить эффектом «пузыря». По итогам 2010 года «новые рынки» показывают удивительно синхронный рост. Понятие «глобальная игра» стало более доступным и демократичным. В клуб глобальных игроков ведет очередь из как минимум двух десятков кандидатов. Включая таких ярких как Индия, Бразилия, Турция, Мексика, Индонезия, Австралия и Иран. Список можно продолжать в зависимости от региональных предпочтений и уровня патриотизма в крови.

Если верить редактору «Ньюсуик» Фариду Закарии, в 2006—2007 годах в мире насчитывалось 124(!) страны, рост ВВП которых составлял четыре и более процента. Сюда входило 30 африканских стран — две трети континента! И хотя экономический кризис 2008—2010 гг. поставил над глобальным ростом знак вопроса, общая траектория развития идет скорее вверх, чем вниз. Остается надеяться, что лукавый в очередной раз не введет человечество в искушение валютных манипуляций, военных авантюр, национального эгоизма и прочих пороков. А если так, то у цивилизации есть повод для осторожного оптимизма.

Тот же Закария, скорее всего, прав, когда представляет «двухтысячные» не как разлом в истории цивилизации, а как ее решающий шаг вперед. По его версии, современный мир формировался и продолжает формироваться в три этапа по восходящей траектории. Вначале был «взлет Запада», стартовавший в эпоху Ренессанса. Потом, как логическое продолжение, был «взлет Америки», стартовавший в конце девятнадцатого века. Соответственно в «десятых» человечество переживет следующий этап: «взлет остальных». А значит… А значит, быть в числе «остальных» нынче не так уж и плохо?

Василий ЕВДОКИМОВ