Россия: в поисках национальной идеи

Натан Торнберг (Nathan Thornburgh), 20 декабря 2007

Опубликовано на сайте ИноСМИ.Ru

'А ну давай, как советский офицер, черт возьми!' Владимир шлепнул меня по локтю, приводя руку в идеальное, с точки зрения любого политрука, положение, чтобы опрокинуть рюмочку - локоть отведен и поднят на уровень плеча, как у солдата почетного караула, марширующего к мавзолею Ленина, только в кулаке зажата стопка. 'За Америку!', - громовым басом провозгласил он, и мы трое выпили по очередному 'Джонни Уокеру'. Дело было в ресторане ФЕП в Осташкове - сонном городке на берегу озера в Тверской области к северу от Москвы.

Сенатор Владимир, представляющий родную область в Москве - человек со стрижкой ежиком и пламенно-красным носом - откинулся на стуле. Несколько минут назад на кухне ресторана мы наблюдали, как повар небрежно порубил на куски здоровенную щуку, и побросал их - вместе с головой, плавниками и потрохами - в котел с кипящим маслом. Теперь перед Владимиром красовалась тарелка с жареными рыбьими внутренностями. Владелец ресторана Саша, сидящий слева от него - местный бизнесмен боксерского телосложения - продолжил 'разъяснительную работу'. 'Россия должна быть сильной страной. Так будет лучше - даже для наших американских друзей', - заметил он. После этого он схватил меня за уши и отпечатал на щеке кисло пахнущий поцелуй.

Солнечный сентябрьский день только начинался - еще не пробило полдень; лишь несколько часов на машине отделяли нас от сверкающей нефтедолларовой витрины - Москвы. Мои собеседники - живое воплощение успешной экономической и политической карьеры в путинской России. И все же они согревались спиртным и закусывали жирными внутренностями озерного хищника - словно простые рыбаки, вышедшие на подледный лов сотню лет назад. Это напомнило мне афоризм, который я услышал десяток лет назад от друга в Москве: в сердце русского всегда зима.

Впрочем, я отправился в российскую глубинку именно затем, чтобы выбраться из-под власти стереотипов - и из Москвы - в поисках того, что русские называют 'национальной идей'. Говорят: если Россия не может сформулировать, ради чего живет - значит, она действительно попала в беду. Советская 'национальная идея' - ее компонентами были экспорт революции, освоение космоса и олимпийские медали - представляла собой странную смесь, но по крайней мере создавала ощущение стабильности. Однако к 1995 г., когда я последний раз провел несколько месяцев в этой стране, Россия превратилась в бесформенную массу без руля и ветрил, и ее отличительной чертой был разве что жуткий разгул преступности да ельцинская клептократия в Кремле.

Теперь Россия возрождается, и в каждом шаге Путина Запад усматривает все новые угрозы: в том, как он ставит палки в колеса США и Европе на международной арене и душит демократию внутри страны. Однако все эти действия пользуются полной поддержкой россиян; и, поняв их сегодняшние настроения, можно получить представление о том, в каком направлении идет страна. Чтобы отыскать ее нынешнюю 'главную идею', я решил пройти по стопам давным-давно умершего таможенного чиновника из Петербурга по имени Александр Радищев. В 1790 г., когда Екатерина II царствовала уже двадцать восьмой год, этот немолодой человек, отец четверых детей написал книгу 'Путешествие из Петербурга в Москву'. В ней Радищев представил свои впечатления от долгой поездки в карете из новой столицы в старую в виде собрания притч и аллегорий, свидетельствующих о положении страны. Книгу не назовешь литературным шедевром: она дидактична, временами до оскомины сентиментальна. Но политические идеи автора просто поражают: нарисованные им образы продажных чиновников, беспечных помещиков и отчаявшихся крестьян стали беспрецедентным вызовом крепостничеству и монархии. Сегодня, 200 с лишним лет спустя, книга Радищева по-прежнему входит в школьную программу; это своеобразный славянский эквивалент 'Хижины дяди Тома'.

Радищев проделал путь длиной в 430 миль (700 километров). Я неоднократно отклонялся от маршрута - бывал в больницах, на фермах, в ночных клубах и монастырях. И почти везде я слышал фразу, которую нельзя еще назвать законченной формулировкой национальной идеи - она скорее напоминает лозунг: 'Все возвращается'. Разные люди понимают это по-разному. Кто-то говорит о повышении зарплат; другие - о том, что Россия снова стала противовесом Америке. Но прежде всего они имеют в виду, что Россия возвращается к дореволюционному самоощущению - сильной страны со своими традициями, укорененными в религию и режим личной власти, но с солидным банковским счетом и новым ультрасовременным оружием - нефтью.

Да, в Москву вернулся Маммона. Миллиардеров там сейчас живет больше, чем в любом другом городе планеты. Однако в условиях самовластья, писал Радищев, правитель - как солнце: там где оно светит, жизнь кипит, а там где его нет, все гибнет. За пределами Москвы раскинулась страна, где мужчины чаще всего не доживают до 60, а среднедушевой доход по-прежнему не превышает 540 долларов в месяц. В сотне миль от Москвы федеральная трасса словно проваливается в другое столетие, превращаясь в четырехрядный тракт с выстроившимися по обочинам почерневшими бревенчатыми избами. У поворота дороги сидят старухи - они торгуют яблоками. Порой встречаются современные придорожные магазины, но столь же часто проезжаешь мимо деревень вроде Крестцов, где местные, разжигая щепками древние самовары, как в радищевские времена продают усталым путникам горячий чай и пироги с грибами.

Я сделал крюк, заехав в деревню Радость; это оптимистическое название она пронесла через невзгоды советской эпохи и последующих лет. Но лучи путинского солнца ее пока не достигли. 'Какой дурак назвал это место Радостью?' - возмущается Матрена Полихина (ей 81 год); она точит нож, сидя на скамеечке у ветхого сарая. Ее сосед - он, как крестьяне из чеховских рассказов, назвался попросту дядей Толей - отвечает на мой вопрос столь же резко: 'Черт знает, почему ее назвали Радостью! Надо бы - Грустью'.

Если Москва процветает, то в Радости жизнь еле теплится. Детей в деревне нет, школа закрывается - она пала жертвой так называемого 'перестроечного синдрома' - резкого падения рождаемости после распада СССР. Рождаемость на селе низкая, работы мало - деревни встречаются редко, их разделяют многие мили лесов и заброшенных полей. Путин сделал развитие аграрного сектора одним из четырех своих Национальных проектов; он призывает увеличить кредитование и федеральные расходы на поддержку сельского хозяйства. Но удобрения по-прежнему дороги; техника - тоже. Кредит фермеру получить трудно. Поэтому большинство людей, с которыми мне довелось поговорить, похоже, предпочитает существование на мизерную пенсию (в среднем она составляет 140 долларов в месяц) риску, связанному с организацией собственного фермерского хозяйства. Они благодарны Путину, но не потому, что он создает новые рабочие места, а за то, что он каждый год повышает пенсии - пусть ненамного, но для них и это увеличение служит большим подспорьем.

Но если экономика на селе охвачена застоем, то в духовном плане оно переживает настоящий ренессанс. Православные церкви и монастыри вырастают повсюду как грибы после дождя. И потребность в религии испытывает не только старшее поколение. В Борисоглебском монастыре на берегу реки Тверцы в городе Торжке все монахи моложе 40. Двоим - всего 19. 'В борьбе с западной культурой наша духовность одерживает верх', - считает монастырский алтарник Александр Салов.

Россия - новое рождение

Все больше молодых людей в новой России избирают именно этот путь - отринув современный мир, они вступают в архаичное братство, которое один британский наблюдатель назвал царством 'неопрятности и суеверий'. Они молятся с утра до ночи; живут в условиях жесткой иерархии, подчиняясь митрополитам, архимандритам и протопопам. Они не бреются, и свалявшимися длинными волосами и пышными бородами напоминают скорее 'металлистов', чем монахов. Их манеру держаться часто отличает изысканная сдержанность - это вам не дьяконы американских 'мегацерквей', встречающие каждого улыбкой до ушей, кофе и пончиками. Порой возникает впечатление, что Православная церковь намеренно создает вокруг себя ореол загадочности, словно ее задача - хранить некие мрачные тайны, а не нести в мир Слово Божье.

При советской власти церковь пережила ужасные страдания. Судьба Борисоглебского монастыря вполне типична: при Сталине монахи и священники были расстреляны, а в его стенах 50 лет размещалась тюрьма. Возвращение религии воспринимается с облегчением и радостью; и с проявлениями веры - некоторые кажутся экстремальными, другие странными, но все они проникнуты воодушевлением - сегодня сталкиваешься на каждом шагу. На обочине шоссе М-10 я разговорился с монахом; он не имеет никакого имущества, и странствует уже девять лет. Даже церковные власти сочли такой обет нестяжательства чересчур строгим, и велели ему вернуться в свой монастырь. На другой день мы увидели освящение : автомобиля. Возле церкви в Рашкино отец Александр махал кадилом у машины одной молодой пары; затем он окропил капот святой водой. Когда мы остановились посмотреть, он проделал то же самое с нашей 'Ладой-Спутником'. Вспомнив увиденную утром аварию, и страшно изуродованное тело разбившегося мотоциклиста (смертность на российских дорогах - одна из самых высоких в мире), я был рад получить такое благословение.

Возрождение православия влечет за собой серьезнейшие политические последствия. Среди факторов, обусловивших распад Советского Союза, одним из важнейших стали торжества по случаю тысячелетия крещения Руси в 1988 г. В них участвовали миллионы людей, и эта спонтанная 'мобилизация' словно побудила русских вспомнить, что они - христиане. Через три года СССР не стало.

Но если в 1988 г. Православная церковь играла революционную роль, то сегодня она занимает реакционную позицию. Получая щедрую финансовую поддержку от Кремля, церковь и ее адепты изо всех сил пытаются вернуть себе прежнюю духовную гегемонию в обществе. В Новгородской области я беседовал с молодым вузовским преподавателем Александром Чаусовым; он читает курс под названием 'Основы религиозной безопасности'. На лекциях и семинарах, которые он проводит в качестве одного из основателей и лидеров общественной организации 'Гнев', Чаусов предостерегает об опасности, которую представляют для россиян так называемые 'секты' - небольшие религиозные объединения, наращивающие свое влияние после крушения СССР. Некоторую угрозу, по мнению Чаусова, представляют 'классические секты' вроде евангелистов и Южных баптистов; он считают, что эти организации вполне уместны в США, но для России они - чужеродное явление. Куда опаснее, однако, секты 'тоталитарные', которые он определяет как новые религии, обирающие верующих. К ним Чаусов относит, в частности, сайентологов, кришнаитов и мормонов. По его словам, как патриот и православный, он обязан бить тревогу по этому поводу. 'Тоталитарные секты представляют угрозу для российского государства, - отмечает Чаусов. - Они охотятся за нашими людьми, плохо представляющими суть других религий, и промывают им мозги'.

Тысячу лет в России церковь и государство по сути не воспринимались по отдельности. Скорее речь шла о двух ответвлениях церкви - государстве и духовенстве. Царь был помазанником божьим, и тот кто верил в бога, должен был подчиняться царю. В Вознесенском Оршинском женском монастыре, построенном у колодца, где 600 лет назад отшельник Савватий лечил больных (я попробовал воды из колодца, и она действительно творит чудеса - по крайней мере похмелье снимает начисто) возрождается культ царя Николая II. 'Царь и его семья прожили жизнь как образцовые христиане', - замечает сестра Варсофония; она постриглась в монахини, оставив успешную карьеру в Москве. Другая монашка добавила: 'Он был орудием в руках Божьих'. После того, как в 1918 г. большевики расстреляли его вместе с семьей, Николая II, императора и самодержца всероссийского, верующие стали называть просто - Николай-Мученик'.

Путин умело пользуется этой четкой связкой между верой и почтением. В свое время он покорил Джорджа У. Буша, рассказав, что верит в бога; того же самого он достиг внутри страны; тот факт, что нынешний президент - первый верующий, стоящий во главе государства с царских времен, приносит ему немалый политический капитал. 'Конечно, нужно, чтобы лидер молился Богу, - с одобрением замечает сестра Варсофония. - Ведь вся власть - от Бога'.

Кому нужна свобода?

В политической жизни, однако, такое почтение превращается в отрешенность. Россияне все больше уходят в себя - и это в тот момент, когда Кремль без стеснения сосредоточивает всю власть в собственных руках. Губернаторов больше не избирают; теперь их назначает президент. Лидеров оппозиции запугивают с помощью новых антитеррористических законов. 2 декабря путинская партия 'Единая Россия' победила на выборах, из которых был почти исключен элемент соревновательности. Но российский народ, в общем, не особенно протестует.

В связи с этим вновь возникает все тот же старый вопрос: стремятся ли вообще русские к свободе? В конце концов, именно этот народ на коленях умолял Ивана Грозного вернуться на престол, когда тот пригрозил отречением. Как выразился Радищев, русские полюбили свои оковы.

Эти 'оковы' - и их сегодняшний эквивалент в виде истончившейся до прозрачности путинской демократии - все больше воспринимаются не только как нечто приемлемое, но и как исконное, уникальное, чисто российское явление, которым следует гордиться. Кремль и его сторонники с помощью новых броских формулировок типа 'суверенной демократии' дают понять, что в стране существует собственная, особая разновидность свободы, которую Запад просто неспособен осмыслить. Тезис о российской исключительности отнюдь не нов, но у него всегда находились и оппоненты. Так, во время кровавой большевистской революции философ Николай Бердяев сетовал: 'Россия имеет свою миссию : [но] мы приняли свою отсталость за свое преимущество, за знак нашего высшего призвания и нашего величия'.

Россия и сегодня стремится к величию - на собственных условиях. Понять причину этого нетрудно, если вспомнить об унижениях 1990-х, когда страну наводнили гарвардские 'эксперты', проповедуя демократию и капитализм западного образца, но все закончилось тем, что узкая преступная клика высосала из России все соки. Нефтяные доходы и политическая стабильность позволили стране встряхнуться, указать на дверь западным консультантам и заняться поиском собственных идеалов. Раньше в школе-интернате при Вознесенском Оршинском монастыре находили приют лишь бездомные девочки или сироты. Теперь там появляется все больше воспитанниц из зажиточных семей, которые хотят, чтобы их дочери получили традиционное образование и духовное воспитание. В Торжке, в школе-интернате для девочек в качестве одного из основных предметов введено рукоделие - не только потому, что эти навыки востребованы на рынке труда, но и потому, что, по словам директрисы, 'девочки смогут лучше исполнять обязанности жены и матери, если будут владеть полезными в семье навыками шитья и вязания, как в старые времена'. В Кронштадте - легендарной крепости на острове, где произошло последнее вооруженное восстание против власти большевиков, сам Путин, занимавший тогда пост вице-мэра Санкт-Петербурга, в 1994 г. участвовал в церемонии открытия Морского кадетского корпуса, существовавшего здесь в царские времена. Кадеты - самым младшим из них по 10 лет - живут в казармах, носят униформу царских времен и поют песни императорского военного флота. Когда-нибудь выпускники корпуса станут командирами российских атомных подлодок; и воспитываются они в основном в духе дореволюционных идеалов.

Та же ностальгия лежит в основе грубоватой рекламной кампании, развернутой в Москве Антоном Рябининым, владельцем риэлтерской фирмы 'Удача': 'Теперь вы, как помещик в Российской империи, можете купить собственную деревню!' Рябинин может организовать покупку и застройку целых поселений, вместе с домами и прочим - и неважно, живут там люди или нет. Стоя у полуобвалившейся избы в Секирино - деревне недалеко от Твери, где осталось всего несколько жителей - он объясняет, что клиент может сделать с приобретенной землей: построить усадьбу с колоннами прямо на опушке леса и новые дома для десятка крестьян поближе к дороге. У реки достаточно места для регулярного парка в английском стиле; можно соорудить и набережную. 'Я не продаю недвижимость, - говорит Рябинин. - Я продаю наследие'. Российский помещик и его усадьба были центром культурной и экономической жизни, объясняет он. Крестьяне были счастливы. По мнению Рябинина, нет выше призвания, чем помогать новой российской аристократии воссоздавать подобные общины, превращаться в настоящих помещиков, как в далекие времена.

Когда в руки Екатерине II попала книга Радищева, она против каждой главы оставляла на полях заметки с гневными контраргументами. Среди многих пассажей, вызвавших ее возражения, был и рассказ о разорении Новгорода Иваном Грозным. Радищев назвал это бесчеловечным преступлением: Екатерина же усмотрела в его действиях стремление твердого правителя укрепить власть государства. Когда я побывал в Великом Новгороде (почетную приставку к названию город вернул себе в 1998 г.), выяснилось, что там до сих пор идут споры о том, какой урок должна извлечь Россия из его истории. Этот единственный в славянском мире город-государство так и не был покорен монголами - древняя поговорка 'Кто устоит перед богами и Великим Новгородом?' дает представление о его военной мощи. Но он отличался и весьма прогрессивным государственным устройством - это была республика по типу римской. Все общественные вопросы решались на вече - своего рода публичных заседаниях сената, где 300 'золотых поясов' (городских бояр) выслушивали претензии людей и принимали решения голосованием. Когда Иван Грозный в конце концов завоевал город, он, как и везде, устроил там зверскую резню. Но это было не все: словно демонстрируя, насколько важными - и опасными - представлялись ему свободы новгородских граждан, Иван конфисковал городской архив и увез с собой в Москву колокол, которым созывалось вече. Величию Новгорода пришел конец.

Сегодня, почти 500 лет спустя, новгородец Сергей Трояновский нашел для себя уникальное занятие - он стал 'археологом-диссидентом'. Он возглавляет общественную организацию, объединяющую активистов и ученых, пытающихся сохранить реликвии вечевой эпохи и распространять информацию об этом периоде. Его интересует не только культурное наследие, но и политическое просвещение. По мнению Трояновского, история Новгорода весьма актуальна. 'Мы не политическая организация, - поясняет он. - Но мы хотим продемонстрировать людям, что демократия - это не идея, навязываемая нам Евросоюзом. Она - часть нашего собственного прошлого'.

Борьба за слово

Выход книги Радищева стал возможен благодаря некоторой либерализации режима, о которой Екатерина в дальнейшем, несомненно, пожалела: она разрешила частным лицам открывать собственные типографии. Оборудовав такую типографию в собственном доме, он начал борьбу за свободу печати, которая продолжается по сей день. Сегодня, к примеру, у российской власти на общенациональных телеканалах не просто есть сторонники: сами эти станции попросту принадлежат государству. На встрече в Кремле перед началом моей поездки представитель путинской пресс-службы даже не пытался отрицать, что в общенациональных новостных передачах существует перекос в пользу властей. Однако в регионах, по его словам, СМИ независимы и процветают. Ознакомьтесь с ними, посоветовал он, 'и вы поймете, что мы - самая свободная страна в мире'.

В поездке я встречался с журналистами, и обнаружил, что оценку Кремля можно счесть, мягко говоря, лицемерной. 'В Америке вы можете свободно критиковать Буша, - заметил ведущий новгородского телевизионного ток-шоу; мы беседовали на кухне в его квартире. - Я тоже. Я имею полное право критиковать Буша'. Он рассмеялся, а затем уже без улыбки сказал: 'Вообще-то мне страшновато разговаривать с вами. Ваш Time - далеко. Но если я откровенно выскажу свою точку зрения, мне придется иметь дело с властями - не с Путиным, а с местными и областными. Меня выгонят с работы'.

В большинстве случаев Кремлю не приходится отдавать официальный приказ душить инакомыслие. Функционеры во всех эшелонах власти сами понимают, что от них требуется. Подобный феномен можно назвать 'авторитаризмом снизу'. Это новое явление, возникшее в постсоветскую эпоху, но, по словам ведущего ток-шоу, у россиян имеется 'исторический опыт' добровольного и рьяного выполнения предполагаемой воли верховного владыки.

Кроме того, позиции российской прессы успешно подрываются ее собственными действиями. В Твери одна газета за 1225 долларов размещает политические статьи размером с целую полосу на правах рекламы. Если же вы заплатите еще 1400 долларов, она опубликует ваш материал в виде обычной статьи. Неудивительно, что еще до путинского 'закручивая гаек' в независимость СМИ мало кто верил. В Новгороде я встретился с группой молодых россиян: они называют себя журналистами, сотрудничают в разных изданиях и пишут для интернет-сайтов. Но одновременно они - активисты путинской партии 'Единая Россия'. По их мнению свобода печати лишь усугубляла нестабильность в ельцинскую эпоху. 'В девяностые особой свободы печати не было, - полагает двадцатитрехлетний Эмин Колонтаров. - Люди перескакивали с одной точки зрения на другую, как мартышки в зоопарке. Сегодня мы придаем политическому дискурсу упорядоченный характер'. По словам Колонтарова, его главная задача в качестве журналиста - разъяснять читателям политику правящей партии.

Известно, что глава тайной полиции Екатерины II пытал узников с помощью особо жестокого российского изобретения - бича из сыромятной кожи с металлическими крючками под названием 'кнут'. Когда власти установили, что автором 'Путешествия из Петербурга в Москву' является Радищев, он был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Писатель тут же признал все обвинения, униженно каясь. Книга, по его словам, была лишь глупой попыткой завоевать славу писателя. Ни в коей мере, уверял Радищев, он не хотел подвергнуть сомнению власть императрицы.

Его попытки успокоить гнев Екатерины не увенчались успехом. На показательном процессе, за которым с интересом следили даже в Англии и Франции, Радищева приговорили к смерти. Казнь ему заменили десятилетней ссылкой в Сибирь, но для писателя это стало началом конца. Вернувшись из изгнания, он увидел, что в стране все осталось по-прежнему. Он вновь попытался призвать к реформам, но опять же безуспешно. 24 сентября 1802 г. Радищев свел счеты с жизнью, выпив чашку азотной кислоты. Ему было 53 года.

Однако его идеи продолжали жить. Сегодня радищевская вера в то, что идеалы Просвещения принесут свободу его любимой родине остается актуальной, и вдохновляет не меньше, чем в конце 18 столетия. Двухсотпятую годовщину смерти Радищева - это было в понедельник - я встретил на заднем сиденье 'Лады'; мы ехали на север по его маршруту, направляясь в Петербург. Устав смотреть на березовые леса вокруг и проносящиеся мимо грузовички, я начал листать книгу о великом русском поэте Александре Пушкине. В ней я обнаружил цитату, пожалуй лучше всего выражающую дань уважения к его старшему собрату по литературе: 'Вслед Радищеву восславил я свободу' И этот призыв к свободе - тоже неотъемлемая часть исторического наследия России.