Россия: проблемы с отцом

ИноСМИ

Россияне волнуются. После того как в прошлом месяце на парламентских выборах «Единая Россия» - партия Владимира Путина, - по-видимому, прибегла к массовым фальсификациям, чтобы получить в итоге простое большинство голосов, десятки тысяч разъяренных граждан вышли в знак протеста на холодные улицы Москвы и других российских городов. По всей стране разносится лозунг «Путин - вор!» С тех пор, как 20 лет назад обрушился Советский Союз, недовольство общества Кремлем ни разу не достигало такого уровня.

На Западе некоторые наблюдатели сочли протесты отрадным демократическим импульсом— российской весной посреди зимы, - который должен принести свободу обществу, угнетенному авторитарным режимом Путина. «То, что происходит в России, хорошо для демократии», - заявил эксперт по России из Нью-Йоркского университета Стивен Коэн (Stephen Cohen) в эфире программы Democracy Now!

Однако если пристальнее присмотреться к российской истории, окажется, что кажущиеся предвестия демократических перемен правильнее понимать, как нечто совсем другое: обычную для страны драму противостояния отца нации и недовольных детей. Эта динамика циклически повторялась в России веками, еще со времен царей. В данном случае, поколение, повзрослевшее при Путине, некогда принимавшее его жесткую власть и даже зачастую ей восторгавшееся, устало от его правления. «Перед нами выросшее путинское поколение, - заявила The Wall Street Journal 36-летняя телеведущая Тина Канделаки. – Это не означает, что они обязательно любят Путина».

Если протестное движение будет набирать силу, что весьма вероятно, Западу важно будет помнить об этой динамике. Восстание, свергающее фигуру отца, может породить опасный вакуум, что приводит к повторению схемы и появлению нового авторитарного правителя. Возможно, Россия движется в будущее, в котором не будет столкнувшегося сейчас с серьезными трудностями Путина, выставившего свою кандидатуру на мартовские выборы, в надежде быть избранным на шестилетний президентский срок. Однако, поняв, как реализуется в российской истории этот цикл, мы должны будем осознать, что это будущее вполне может также не оказаться демократической землей обетованной.

У российского общества есть глубокие и прочные патриархальные корни - наследие православной византийской культуры, в которой отец считался полновластным (и непогрешимым) владыкой дома. «Домострой» - православное руководство 16 века по ведению дома, которое и церковь, и цари считали идеальным выражением того, как должны жить русские, призывает к жесткому и беспрекословному повиновению жены мужу и детей родителям ради общего блага.

С этой точки зрения нация выглядит большой семьей во главе с царем. «Лояльность крестьянина была личной лояльностью идеализированному образу далекого правителя, которого он считал своим земным отцом и защитником», - пишет ученый из Гарварда Ричард Пайпс (Richard Pipes) в своей классической работе «Россия при старом режиме» («Russia under the Old Regime»).

Этот менталитет сохранился и при Советском Союзе, который, как предполагалось, должен был радикально порвать со старой российской традицией, но на практике воспроизводил многие ее черты. Культ личности, который возник вокруг Сталина, правившего с конца 1920-х годов по начало 1950-х, фактически превратил его в красного царя — отца нации, в основе которой должны были лежать почитаемые коммунистические принципы.

Когда рухнул Советский Союз, Россия столкнулась с вакуумом лидерства. У новой Российской Федерации был парламент европейского стиля – Дума, - но многие считали его слабым и коррумпированным институтом, заполненным посредственностями. Потенциально сильным институтом была президентская власть, но первый президент России Борис Ельцин страдал от плохого здоровья и алкоголизма, а его шутовские выходки во время зарубежных поездок смущали россиян.

Когда Путин, бывший полковник КГБ 1952 года рождения, принял в конце 1999 года бразды правления, он удовлетворил тоску по сильному лидеру, которым могла бы гордиться российская семья. Как я выяснил в ходе собственной журналистской деятельности — я в это время как раз жил в России – простые россияне восхваляли его как «сильного человека». По радио тогда можно было услышать поп-песню, боготворящую Путина. Женская группа пела: «Хочу… такого, как Путин, полного сил,/ Такого, как Путин, чтобы не пил,/ Такого, как Путин чтоб не обижал,/ Такого, как Путин, чтоб не убежал».

Кремль постарался воспользоваться этим политическим моментом и начал взращивать культ Путина среди молодежи, поощряя параллельно ее возрождать православные традиции - в частности, большие семьи (кстати, кремлевские пропагандисты вполне могли приложить руки и к песне «Такого, как Путин»). Почти никто не возражал, когда Путин укрепил свой контроль над СМИ, сделал губернаторов регионов назначаемыми из Кремля и отправил в тюрьму или в изгнание выступавших против его автократического правления бизнес-магнатов ельцинских времен. В российской национальной семье Путин стал играть специфическую и глубоко привычную россиянам роль так называемого первого лица – не просто главы государства, но хранителя национальной души. «Важность первого лица очень велика, намного выше, чем в Америке», - напомнил мне в то время православный священник, бывший духовником Путина.

Но хороший отец может стать плохим, а благодетельный царь – начать злоупотреблять своими возможностями. И когда это происходит, модель «Домостроя», с ее благоговейным отношениям к родительской власти, не предлагает никакого решения для этой проблемы и не подсказывает, как сменить отца, который ведет страну не туда, куда следует.

Иногда эта смена может произойти только ценой катастрофических потрясений. Самый известный пример - это, безусловно, большевистская революция. Однако еще один поразительный аналог можно найти в истории 19 века, когда поколения молодых людей, зачастую самых образованных и происходящих из благополучных семей, поднимались против железной власти царя — и против патриархального способа мышления и образа жизни, который, как им казалось, навязывал России отсталость по сравнению с модернизирующимся Западом. Царская полиция обычно давила их восстания в зародыше, загоняя выживших активистов в подполье, что приводило к ужесточению их взглядов. Иван Тургенев обессмертил этот период борьбы в своем романе 1861 года, который он назвал «Отцы и дети».

Предположительно новая Россия наших дней, переставшая быть частью мультикультурного объединения советских республик, во многих отношениях напоминает старую досоветскую Россию. Этнические русские, бывшие в Советском Союзе меньшинством, стали в России большинством, составляющим около 80 % населения. Так как Путин по окружающему его культу личности похож на царей прошлого, против него неминуемо в какой-то момент должна была подняться волна недовольства. В его случае причиной для обвинений стала коррупция, пронизывающая его режим сверху донизу. Лозунг «Путин – вор» относится не только к «украденным» парламентским выборам, но и к склонности власти набивать свой карман. Ответственность за систематическое ограбление страны сейчас возлагается на всю верхушку, группирующуюся вокруг Путина.

На переднем крае антипутинского движения находится российская молодежь, будущее которой поставлено на карту. Согласно опросу, проведенному на московской демонстрации 24 декабря, 64 % участников акции протеста, число которых доходило до 100 000 человек, было от 18 до 39 лет. У 62 % было высшее образование. Причину их недовольства понять довольно легко. Это коррупция - от взяток, которые преподаватели в ВУЗах часто требуют за приличные оценки, до заоблачных откатов, которые правительственные чиновники вымогают у с трудом выживающего в такой обстановке малого бизнеса. Даже сам путинский режим признает повсеместный характер коррупции в российском обществе, которое заняло в публикуемом Transparency International «Индексе восприятия коррупции» позорное 143 место из 182 стран.

Западу – и особенно Америке – всегда было трудно понять Россию, в том числе и из-за привычки считать, что российское общество стремится к джефферсоновской демократии, которая нравится нам самим. Однако Россию лучше пытаться понять изнутри, а не снаружи, а с этой точки зрения антипутинское движение выглядит порожденным, скорее, гневом очередного поколения, чем идеями демократического общества.

Возможно, «новый лидер» уже есть, и он ждет своего часа. В таком случае беспокойство вызывает перспектива того, что им может оказаться самая популярная на настоящий момент фигура в протестном движении – Алексей Навальный, харизматичный 35-летний специалист по коммерческому праву и борец с коррупцией, намекающий на то, что он может побороться с Путиным за президентский пост.

Многих успокаивает то, что Навальный на первый взгляд выглядит фигурой знакомого западного типа. Он учился в Йельском университете и мобилизует своимх сторонников-хипстеров постингами в блоге и в «Твиттере». Однако на деле правильнее смотреть на него через призму одного из специфически российских архетипов - как на молодого «человека действия». Моделью этого архетипа в тургеневских «Отцах и детях» может служить герой – или антигерой? - романа Базаров, студент-медик, протестующий против власти, считая ее безнадежно мошеннической. Отказываясь принять какую-либо конкретную идеологию или программу реформ, Базаров говорит, что «сперва нужно место расчистить», добавляя, что для этого «плетка - дело доброе».

Идеология Навального столь же смутна. Когда-то он был членом «Яблока» - российской политической партии, выступающей за демократию в западном стиле и либеральные, плюралистические ценности, - однако партийное руководство исключило его за связи с националистическими организациями. Его риторика обычно агрессивна и намекает на жестокие чистки. В ноябре, на организованном националистами митинге, он заявил в отношении пары русско-еврейских олигархов, живущих в изгнании в Лондоне: « Мы должны уничтожить это жулье, которое пьет нашу кровь и грызет нашу печень».

Праведный гнев, конечно, может быть полезен. Вполне можно поверить в то, что успех протестного движения сметет с пути истощивших свой потенциал лидеров и пополнит российскую политику новыми людьми. Дела Кремля и его «коронных драгоценностей» — таких как принадлежащий государству энергетический гигант «Газпром», славящийся своими коррупционными махинациями,  — возможно, будут вестись честнее. Безусловно, будут проведены необходимые масштабные расследования злоупотреблений путинской эпохи.

Но в целом динамика может оказаться совсем не демократической. В конце концов, в течение тех 20 лет, которые прошли после окончания советского периода, Россия не занималась развитием и укреплением демократических институтов. В целом она, напротив, отошла о демократии, причем не только при Путине, но уже при Ельцине (напомним, что именно Ельцин неожиданно покинул свой пост, чтобы Путин смог занять его место без всяких выборов). Если Путин, сейчас занимающий пост премьер-министра, в марте снова станет президентом, и если общество сочтет выборы сомнительными, может подняться волна уличного насилия, направленная на свержение лидера, а многие русские вполне логично начнут полагать, что избирательный процесс как метод перемен не работает.

Сейчас Вашингтон занимает осторожную позицию, убеждая Путина серьезно отнестись к заявлениям о фальсификациях на прошедших в декабре парламентских выборах. Теснее всего Вашингтон связан с группой видных либералов ельцинских времен  — но эти люди не пользуются большой популярностью у протестующей на улицах молодежи. К тому же, любые попытки Вашингтона публично поддержать антипутинское движение, вероятно, будут иметь обратный эффект и позволят премьер-министру разыграть карту «иностранного вмешательства» во внутреннее дело.

В России сейчас в самом разгаре семейная ссора — и, как это всегда бывает с семейными ссорами, чужаки могут иметь только самые туманные представления о линиях конфликта, о прошлых обидах, о возможностях разрешения противоречий или напротив их усиления. «Твой отец добрый малый, - заявил тургеневский Базаров одному из своих друзей, - но он человек отставной, его песенка спета». Сегодня россияне начинают думать так о Путине – отце, котором они раньше восхищались. Однако проблема с отцами заключается в том, что они практически никогда не признают, что их время ушло.

Пол Старобин, "The Boston Globe", США