Выживание: символ веры бывшего советского пропагандиста

ИноСМИ

Владимир Познер, без колебаний готовый извиниться за то, что в свое время пытался распространять коммунистические идеи на Западе, не понаслышке знает, что это такое - начать все заново. Он успешно пережил времена советской бюрократии и стал суперзвездой-телеведущим

Государственный телецентр смутно вырисовывается в зимнем московском тумане, словно призрак советской эпохи - серый массивный реликт прошлого, который никто не потрудился отремонтировать.

Но за поблекшим фасадом, в коридорах, снуют молодые амбициозные профессионалы - они сегодня, по указанию государства, делают 'оптимистичные' телепередачи, транслируемые на все 11 часовых поясов гигантской страны. Владимир Познер - тоже своего рода реликт советской эпохи - уверенной походкой пересекает ярко освещенный вестибюль: телевизионная суперзвезда в отлично скроенном костюме, со сверкающей лысиной, с быстрым и цепким, словно у лисицы, взглядом.
 
Познер - этакий российский ответ Ларри Кингу (Larry King) - в прошлом пропагандист, много лет оправдывавший, обосновывавший и морально возвышавший советскую политику перед западной аудиторией на безупречном английском, усвоенным с детских лет в Нью-Йорке. 'Я был очень 'идейным', я очень долго верил во все это, - рассказывает он. - Поэтому из меня получился такой хороший пропагандист'.

В его глазах вспыхивают веселые искорки. Познер явно вспоминает, - и не без удовольствия - как он мастерски 'лакировал действительность'.

Сегодня Познер вполне процветает в путинской России, и трудно понять, что же он сейчас из себя представляет - остался ли он все тем же пропагандистом (дьявол сменился, а условия сделки остались прежними), или просто превратился в респектабельного представителя мейнстрима, задающего острые вопросы российским знаменитостям перед телекамерой, регулярно летающего в Париж и Нью-Йорк, и в обед попивающего пиво в собственном французском ресторане, который он назвал именем своей матери.

Он пережил советский бюрократический режим и собственные сделки с совестью, и стал живым примером человека, не принадлежащего ни прошлому, ни настоящему, дезориентированному утратой идеологии, которой он так ревностно служил. И поскольку обретение зрелости для него стало процессом постепенного избавления от коммунистических убеждений, биография Познера по сути совпадает с биографией всей страны. 'Когда ваши убеждения рухнули, обрести новый символ веры практически невозможно, - объясняет он. - Как жить после этого, как реагировать на происходящее? Большинство людей этого не выдерживают. Они говорят: 'Раз так, теперь мне на все наплевать''.

Он оказался в Москве, потому что родился в семье эмигранта и воспитывался в атмосфере ностальгии по России - стране, которую никогда не видел. Познер родился в Париже и рос в Нью-Йорке, где сам он мальчишкой подрабатывал, разнося газеты, а его отец получал в MGM достаточно щедрое жалованье, чтобы позволить себе просторную квартиру в фешенебельном районе Манхэттена. Семья уехала из Америки после того, как отец - Познер считает, что он работал на русскую разведку - не пожелал по требованию начальства отказаться от советского гражданства, и в результате был уволен.

И неважно, что переезд Познеров в Россию совпал с сумерками сталинского террора, а отец не мог найти работу. Зато Владимир никогда не видел таких крупных и пушистых снежинок как те, что плясали за окном гостиницы 'Метрополь'. В двух шагах раскинулась Красная площадь. Ему было 18, и он приехал на родину. 'Он проводил со мной 'политработу', рассказывая, что советское общество - самое справедливое в мире, и оставался подлинным коммунистом и патриотом до конца жизни, - вспоминает об отце семидесятичетырехлетний Познер. - Он никогда не говорил мне о том, что работал на КГБ, ни разу не пожаловался, ни разу не намекнул, что совершил ошибку, вернувшись в Россию'.

Познер окончил специальную школу, где учились советские офицеры, не сумевшие получить аттестат зрелости из-за войны, влюбился, женился на русской и стал работать пропагандистом. Сейчас он об этом сожалеет - и не скрывает раскаянья. Ниже всего он пал, по собственным словам, когда оправдывал советское вторжение в Чехословакию в 1968 г. При первом же вопросе Познер начинает рассказывать о чувствах, что испытывает сейчас: 'Это бременем лежит у меня на совести, и избавиться от него я не смогу никогда'.

Сегодня, когда все знают Познера как ведущего еженедельного ток-шоу на Первом канале, посвященного актуальным вопросам дня, о его прежней работе почти не вспоминают. Отчасти это связано с тем, что в то время передачи Познера транслировались только за рубеж - в Советском Союзе у него просто не было аудитории. Сегодня если кто-то считает его пропагандистам, речь идет о том, что Познер говорит сейчас - для российских телезрителей.

Впрочем, в мрачноватой, полной взаимных подозрений атмосфере нынешней России, Познер подвергается критике с обоих полюсов политического спектра. Сторонников 'жесткой линии' смущают его либерализм и 'иностранные' корни; оппозиционеры считают, что в журналистике он играет ту же роль, что и декоративные политические партии, сформированные Кремлем, чтобы создать видимость наличия в стране активной оппозиции. 'Для государства он служит живым аргументом: смотрите, этот либерал без помех выступает у нас на телевидении, - объясняет Сергей Муратов, телекритик и преподаватель факультета журналистики МГУ. - Не думаю, что властям так уж нравится видеть его в эфире Первого канала, но Познер - знаменитый журналист, и они не хотят его терять'.

За всеми, кто работал на советское государство и имел возможность регулярно ездить на Запад, неизменно тянется шлейф слухов об их возможных связях со спецслужбами. Познер резко и категорически отрицает любые контакты с разведкой. По его словам, он 30 лет был невыездным - в наказание за то, что не принимал предложения КГБ о сотрудничестве.

После падения Берлинской стены Познер наконец смог вернуться в Соединенные Штаты. Он несколько лет прожил в Нью-Йорке: вел совместное ток-шоу с Филом Донахью (Phil Donahue). В 1997 г., однако, Познер вернулся в Москву: он рассказывает, что продюсеры передачи попытались ввести на ней цензуру.

В России Познер был весьма востребован, но без 'надзирателей' и здесь не обошлось. Он вернулся как раз накануне прихода к власти Путина, установившего контроль государства над телеканалами: так началась эпоха тщательно выверенных 'мессиджей' и неофициальных 'черных списков'. Познер признает: такое давление действительно существует. Он не может пригласить на передачу всех, кого захочет. Потом начинаются оправдания: 'Я знаю - чтобы пригласить такого-то, мне нужно сообщить главному редактору. Допустим, я решил пригласить [оппозиционера Гарри] Каспарова. Редактор, конечно, мне откажет. Ну и что мне делать? Я же не могу совсем остаться без гостя!'

И еще: 'Я могу допустить ошибку, сказать что-то неверное. Но утверждать, что в России нет публичного дискурса, нельзя. Он есть. В куда более ограниченных масштабах, чем в других странах, но есть'.

Сегодняшний гость Познера - новый американский посол Джон Байерли (John Beyrle). Ведущий, стуча каблуками начищенных ботинок, быстро пересекает вестибюль, чтобы встретить дипломата; под мышкой - книга Фрэнка Рича (Frank Rich) 'Величайший обман в истории' ("The Greatest Story Ever Sold") и свежий номер Vanity Fair.

Они пожимают друг другу руки и весело беседуют: быстрый обмен репликами, подстегиваемый адреналином предстоящего эфира. Темы сменяют одна другую: инаугурация Барака Обамы, председатель Верховного суда Джон Робертс (John Roberts), перепутавший слова президентской присяге, Леонард Бернстайн (Leonard Bernstein). Они похожи на двух довольных жизнью образованных американцев, болтающих о том о сем в аэропорту в ожидании вылета.

Но когда на экране появляется заставка, и Познер занимает кресло ведущего, он превращается в русского до мозга костей. Обращаясь к послу, он говорит о США: 'ваша страна'. Даже не подумаешь, что он только что съездил в Нью-Йорк повидаться с родными и близкими, и уж тем более что Познер - американский гражданин, голосовавший за Обаму.

Байерли неоднократно возвращается к одной и той же теме - с приходом новой администрации появился шанс улучшить отношения между двумя странами. Но на экран над его головой познеровская команда транслирует гигантский слайд: посол рядом с бывшим президентом Бушем.

Познер 'пытает' Байерли насчет войны в Ираке, ошибок бушевской администрации и американской помощи Грузии - соседки и противнице России: 'Знаменитое английское изречение: 'Разделяй и властвуй' - это же входит в это понятие? Вот этих мы будем ссорить, этих мы будем так, и будем потихоньку свое дело делать, нет?'

Познер не считает возможным приглашать людей на передачу, чтобы потом устраивать с ними препирательство. Многие из самых острых вопросов исходят от простых людей: перед программой их записывают на видео на улицах Москвы. Намек прозрачен: Познер - лишь посредник, озвучивающий то, что хотят знать россияне.

'Господин Познер, Америка всегда будет защищать своих друзей', - замечает посол под градом вопросов о войне в Грузии.

'Даже когда они не правы?' - парирует ведущий.

Позднее Познер как бы мимоходом, но не без гордости заметит: посол был выбит из колеи, он с трудом сохранял самообладание. Однако в студии Байерли выглядит расковано, пусть и немного озадаченно. Он настолько свободно владеет русским, что многие россияне с подозрением спрашивают: где это он так освоил их язык? Посол работал в Москве в годы 'холодной войны': как это ни парадоксально, замечает он, антиамериканские настроения сегодня здесь ощущаются сильнее, чем тогда.

Что же касается самого Познера, то он не уверен, что Россия так уж сильно изменилась: 'Это все еще советская страна. Люди, которые ею управляют, росли и закончили школу при советском строе. Они не могут 'отрубить собственный хвост'. Изменения, которых неоправданно ожидает сегодня Запад, наступят только после того, как произойдет смена поколений'.

Меган К. Стэк, "Los Angeles Times", США