Оккупация. Негероические воспоминания о героическом прошлом. Часть 5

Первая часть цикла.

Вторая часть цикла.

Третья часть цикла.

Четвертая часть цикла.

 

^{Оккупация.}

Негероические воспоминания о героическом прошлом

 

(мемориальный проект Жени Желдоровского к 70 – летию со Дня освобождения Николаева)

 

 

«Еврейский вопрос»

 

Практически сразу после оккупации Николаева немцы принялись и здесь решать «еврейский вопрос». Большинство наших Николаевских евреев уехали из города ещё перед оккупацией. Но некоторые остались… Вот на них-то и отыгрались фашисты. Я иногда задаю себе вопрос: почему эти люди не уехали? Напрашиваются несколько ответов:

 

- не знали, что их ожидает.

- знали, но не верили, что такое может быть в цивилизованном ХХ веке.

- не смогли, по каким - то причинам

 

Юрка был свидетелем такой сцены: соседи, стоявшие у своего двора, обсуждали, где взять продукты (в магазинах было пусто). Один из них - старый еврей спросил у подошедшего немецкого офицера: «Скажите, когда будут давать сахар?» Немец понял вопрос. Он как - то долго и странно посмотрел на старика и ничего не ответил, отвернулся и ушел. Он наверняка знал, какой «сахар» приготовили для евреев оккупанты.

 

Однажды, Томочкина баба Даша видела, как на улице грузились людьми несколько грузовиков. Местные евреи, прихватив пожитки, куда то собирались ехать. «Куди ж це вас везуть?» спросила она. «Говорят, что работать на виноградниках» отвечал ей старый еврей. На какие виноградники их везли, горожане узнали позже…

 

Было голодно. Взяв у своего родственника Лаврентия бричку, Антон запряг в нее приблудившуюся лошадь, пойманную старшим сыном Шуркой в тот день, когда армия и часть жителей в панике бежали из города. Прихватив Юрку, Антон отправился по Баштанской дороге в село Гороховку менять припасенный им спирт на сало и хлеб.

Проезжая мимо поворота на Мешковку они наткнулись на немецкий блок-пост. Здоровенный немец в каске с серповидной металлической бляхой на груди, на которой фосфором было написано «Фельджандамари» (полевая жандармерия) гаркнули на них и показали жезлом, чтобы быстрей проезжали мимо. Там, в стороне от трассы что – то происходило. Виднелись вырытые рвы, на краю рвов - груды разноцветного тряпья. Как стало известно позже, там расстреливали николаевских евреев.

 

Через пару дней Юрка видел, как на углу Пушкинской и Большой Морской (как раз через дорогу от нынешней спортшколы по фехтованию) из крытых брезентом немецких грузовиков выгружали и заносили в неприметное одноэтажное угловое здание тугие тюки одежды. Все, что осталось от людей, еще недавно мирно живших в нашем городе.

К слову сказать, одежду эту хозяйственные немцы не выбрасывали. В неё потом одевали силой пригнанных в Германию восточных рабочих «остарбайтеров».

 

То здание стоит до сих пор. Над ним словно висит проклятие. В нем никто не живет. Судя по всему, оно принадлежит властям, и используют его для всяких политических нужд. В последний раз я видел там вывеску «Общественная приемная» одного из кандидатов на выборах.

Из живших поблизости евреев один только кардиолог доктор Барг продолжал каждое утро с кожаным саквояжем в руках ходить по Спасской к себе на работу в больницу. Евреи – врачи были оставлены в живых до специального распоряжения. А потом исчез и он...

 

 

Под немцами

- Надо было как то жить.

Антон устроился работать сторожем в лесопилку на Лагерном поле. Старший сын Шурка чистил обувь на углу Советской и Большой морской. Баба Феня работала по дому и нянчила малолетнего Витьку. Вместе работали на огороде в районе Широкой Балки, сажали картошку и прочие овощи.

Лесопилку, на которой работал Антон, охраняли собаки.

Сердобольный немец - любитель собак частенько заезжал поиграть с ними. Он дал Антону записку на кухню, чтоб ему на руки выдавали один солдатский обед для собак. Голодный Антон предпочитал отдавать собакам то, что брал с собой на обед из дома, а сам ел предназначавшийся собакам солдатский обед.

Однажды немец приехал, поиграл с собаками, а потом поставил перед ними миску с водой. Голодные собаки пить не хотели.

Немец покосился на Антона и спросил: «Ты собак кормил?». Антон отвел глаза и промямлил: «Кормил». Немец все понял. Погрозил ему пальцем и уехал.

 

- Пацаны из центра частенько играли в прятки во дворе краеведческого музея. Там давно уже лежал свергнутый большевиками с постамента огромный бронзовый памятник адмиралу Грейгу. Под бронзовым плащом адмирала было удобно прятаться. Этот памятник был знаком любому николаевцу, он даже вошел в бытовые поговорки горожан. На человека высокого роста у нас говорили: «Высокий, как Грейг». В своё время это был главный памятник города. Николаевцы знали и любили «Грейга» так же, как одесситы знают и любят своего «Дюка».

Но однажды, когда Юрка с пацанами пришли во двор музея, они увидели, что немецкие солдаты прицепили памятник тросом к бронетранспортёру. Взревел мотор и бронзовый адмирал, оставляя за собой в земле глубокую борозду, отправился в свой последний путь. Его выволокли из двора музея и утащили в неизвестном направлении.

Куда он делся – до сих пор загадка. Кто-то говорит, что после войны памятник видели лежащим на каботажке у морского порта. Но сказать точно не может никто.

 

- К соседке Надьке К., оказавшейся в оккупации жене советского военного летчика, частенько приезжал на мощном мотоцикле марки БМВ немецкий солдат Ганс.

На время визита Надька выгоняла во двор своего сына Славку и запирала двери на засов…

Пока суть да дело, дворовые пацаны не теряли времени. Они катали друг друга по двору на мотоцикле Ганса с выключенным мотором.

Однажды Ганс пришел во двор пешком. А Надька отругала пацанов чтоб больше мотоцикл не трогали. Оказалось, что пацаны что-то нарушили в мотоцикле и он загорелся под Гансом прямо на дороге.

Следует заметить, что Надька была не одна такая. Если мужчины (армия) не уберегли своих женщин и оставили их в оккупированном городе, то эти женщины (как и всё остальное) достались чужой армии со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Потом, после войны те же мужчины будут обвинять их в сожительстве с оккупантами, обзывать немецкими подстилками, всячески унижать и даже судить.

Так, например, Муська Г. после войны отсидела в лагере только за то, что была любовницей румынского коменданта Варваровки и разъезжала с ним на бричке по городу. После войны на неё кто-то донёс.

Жестокое отношение к «немецким подстилкам» после войны было свойственно не только для нашей страны, но и для стран европейских, чему имеются немалые свидетельства и фотографии.

А вообще, для немецких военнослужащих в Николаеве на улице Адмиральской работал публичный дом (мы не станем называть где именно, т.к. дом этот до сих пор цел и в нём сейчас живут люди). Там можно было получить необходимое обслуживание, не вступая в длительные связи с женщинами неарийского происхождения.

 

- В офицерской столовой на Адмиральской работал соседский парень постарше -Витька Хоменко. Он частенько выносил голодным пацанам хлеб.

Однажды по Юркиному двору прошел слух - кто-то видел, что Витьку повесили. Немка-фольксдойче по имени Лида, жившая в их дворе, услышала этот разговор мальчишек и сварливо сказала: «И правильно сделали! Вы знаете, чем занимался ваш Витька?! Он в столовой по стоявшему там приемнику слушал радио Москвы. А потом рассказывал другим, что там передают».

В наши дни Витька со своим другом Шурой Кобером стоят увековеченные в бронзе в сквере у Дома культуры строителей. Пацаны военной поры ничего не знали о том, что их сосед Витька был связным николаевского подполья.