Биография нашего дома

В Николаеве осталось очень мало зданий, биографию которых можно проследить с первых лет существования города. В большинстве своем эти строения либо разрушены, либо поменяли свою архитектуру настолько, что перестали быть «старыми» домами и гармонично вписались в современный городской ландшафт. Редакция «новостей» к 220-летнему юбилею Николаева открывает специальную рубрику, которая называется «Биография нашего дома».

Мотивацию этих статей можно озвучить примерно так: заполнить обезличенную историю городской архитектуры реальными событиями из жизни николаевской общины и побудить новых собственников старых строений не гробить свои здания современной штукатуркой и стеклопакетами.

Там, где «Карл Либкнехт» перерезает «Розу Люксембург»

Этот дом, который скрыт за плотной зеленью деревьев, по-прежнему стоит на углу улиц Никольской (бывшей Розы Люксембург) и Карла Либкнехта (бывшей Черниговской). Сегодня здание по адресу Никольская, 61 ничем не примечательно, и вряд ли кто из коренных николаевцев способен сразу его вспомнить. Двухэтажный особняк до сих пор не изуродован евроремонтами и сохраняет первозданный облик. Правда, исчезли фасадная лепка, кованый антаблемент и ворота из ажурного чугуна, зато появились шиферная кровля и известка на стенах - вот и все архитектурные метаморфозы. В общем, рядовой жилкооп, каких в Николаеве сотни.

Дом знавал лучшие времена. В 80-е годы ХIХ века здесь находился самый демократичный культурный центр в городе. Частный салон Полины Божоле был открыт для всех, кто тянулся к высокому искусству. Начинающие поэты, композиторы и художники, перед тем как выйти на широкую публику, пробовали себя в камерной атмосфере приватного салона на Никольской. Сюда заглядывали высокие флотские чины и продвинутые мещане, гимназисты и штатские чиновники. Слушали новые романсы под плохо настроенный рояль, обсуждали премьеры театральных спектаклей и комментировали светские сплетни. Просторная гостиная с импровизированной сценой притягивала всех, кого достала рутина повседневной жизни.

Полина Божоле была миловидной тридцатилетней француженкой. Она умела читать, пыталась музицировать, носила светлые шляпки и не знала провинциального кокетства. Это была хрупкая женщина с сильным характером.

О ее прошлом известно мало. По одним сведениям, у себя на родине она вышла замуж за какого-то турецкого чиновника, но не захотела прозябать в гареме и сбежала от него в Константинопольском порту. По другим, была содержанкой у крупного одесского биржевика, который обещал жениться, но внезапно умер, оставив девушке статус соломенной вдовы и какие-то драгоценности.

В Николаеве ее помнят с 1885 года. Полина Божоле купила просторный дом на Никольской, перестроила его и открыла французское кафе. Здесь можно было перекусить на скорую руку, выпить кофе с коньяком и почитать местную газету.

Поначалу бизнес шел тяжело: население привыкло к трактирным атрибутам общественного питания. Обильные блюда с возлияниями без изысков, долгие чаепития у самоваров и неторопливые беседы сопровождали прием пищи среднего сословия. Высокое начальство, хлеботорговцы и крупные промышленники ходили в дорогие рестораны, где запредельные цены служили своеобразной клубной картой «для своих».

Меню французского бистро, где к чашечке кофе полагался крошечный круассан, вызывало у мастеровых с верфей, в лучшем случае, недоумение, а у начальства - покровительственную насмешку. Кафешка постепенно угасала в этом суровом крае и должна была по законам конкуренции исчезнуть с ресторанной карты города.

Полину Божоле спасли соотечественники. Французские моряки случайно наткнулись в Николаеве на ее заведение и прочно обосновались в привычной обстановке. Бизнес возродился. Хозяйка достроила к дому двухэтажный гостиничный флигель и наняла официанток. Тихая улочка преобразилась. Итальянские и французские песни будили по ночам еврейский квартал и будоражили воображение гимназисток.

Театралы, журналисты и актеры любили захаживать на Никольскую послушать последние новости, выпить стаканчик коньяку и выкурить сигару. Однако богемного клуба долго не получалось. Слушать провинциальные романсы и протяжные завывания местных поэтов не входило в планы моряков, которые хотели быстро тратить деньги на вино и девочек. Поэтому, когда матросы вваливались в кафешку, сразу превращали ее в европейский бордель, а когда вместе с кораблем покидали город, она вновь становилась обителью провинциального искусства.

Такое переходное состояние сопровождало заведение четыре года подряд. К этому привыкли и поэты, и моряки. Иногда они воссоединялись. Поэты опускались в пучину порока и набирались вдохновения в номерах, а моряки с проститутками на коленях слушали провинциальные романсы.

Однако идиллия гармоничного сосуществования была недолгой. В 1889 году правительственный Сенат своим постановлением узаконил проституцию на одной шестой части суши, которая входила в Российскую империю. Тяжелый армрестлинг между богемным клубом и борделем на Никольской закончился в пользу последнего. Бизнес победил искусство.

В середине 90-х заведение Полины Божоле стало элитным. Моряков сменила богатая клиентура. Высокие чины из потомственных дворян, финансисты и богатые хлеботорговцы стали завсегдатаями французской кафешки, которая располагалась всего в двух кварталах от синагоги. Правоверные хасиды морщились, но терпели узаконенный блуд.

Эта терпимость ни к чему хорошему не привела. Бордели на Черниговской раковой опухолью обложили еврейский район. Территорию от Никольской до Таврической (сегодня ул. Шевченко) Николаевскому раввину еще как-то удавалось отстоять в городской Думе, но дальше - по Черниговской, в сторону улиц Херсонской (пр. Ленина) и Севастопольской - начинался квартал красных фонарей.

С приходом в Николаев большевиков элитные заведения и бордели попроще долгое время находились в подвешенном правовом состоянии. Новая власть напрямую не запрещала проституцию, но идти в коммунизм с таким тяжелым наследием ей было не с руки.

Пока в Москве решали, что делать с публичными домами, жизнь в борделях еще как-то теплилась. Но в 1922 году все обрушилось. В столице наконец-то определились, как двигаться в светлое будущее с проститутками. Вождь мирового пролетариата имел свое оригинальное мнение об отношении полов при социализме. Две его подружки - Инесса Арманд и Александра Коллонтай выпустили в 1922 году небольшую брошюру – наставление для рабочих и крестьян о том, как должно протекать воспроизводство населения в условиях нового общественного строя. Рабочий, по мнению двух продвинутых барышень, не должен отвлекаться от работы на романтические отношения с женщиной, он обязан удовлетворить свою интимную потребность «с разбегу», не прибегая к долгим буржуазным ухаживаниям. Выпил «из чистого стакана воды» и… вперед, дальше строить социализм.

Частное мнение известных революционерок по поводу реформирования института семьи так и осталось частным в высоких политических кругах. Но провинциальные чиновники - по принципу «В Москве стригут ногти – в Киеве режут пальцы» - восприняли брошюру как руководство к действию. Все николаевские бордели были переданы на баланс местного Совета, а доходы включены в городской бюджет.

Салон престарелой Полины Божоле перестал быть элитным. Молоденькие девочки, привыкшие к шампанскому и куртуазному обхождению, разъехались в поисках лучшей доли. На их место пришли селянки из глухих уездов губернии. Вместо дородного швейцара с непременной медалью поверх ливреи - посетителей встречал… кассир, который брал наличные и обилечивал клиентов.

Рабочий люд, биндюжники и вчерашние гимназисты по инерции забредали на короткое время в кафешку, однако былой приветливости здесь уже не находили. Казенная атмосфера госучреждения слабо располагала к интимным «стосункам». Заведение агонизировало… Время от времени, воровато оглядываясь по сторонам, сюда ныряли мелкие совслужащие -«инспектировать» предприятие и быстро уходили через черный ход.

В 1924 году Полина Божоле умерла. Тихой, созерцательной старости не получилось. Бардак, который развели большевики на месте элитного борделя, не добавил ей жизненных сил. Прямых родственников у старушки не оказалось. Вымороченное имущество перешло во владение коммунальных служб города.

Здание на перекрестке улиц Розы Люксембург и Карла Либкнехта меняло своих владельцев много раз. Здесь в конце 20-х годов был комсомольский интерклуб, где те же самые услуги оказывались иностранным морякам, но уже не за деньги, а из чувства интернациональной солидарности. Затем сюда переехали чиновники из какой-то заготконторы местной промышленности, потом была общеобразовательная школа. После войны дом превратился в коммуналку и был заселен различным служилым и рабочим людом.

Сегодня двухэтажный особняк незаметным пятном ютится среди новых опрятных офисов и доживает последние дни.

Тузькин двор

В 1882 году гласные городской думы выдали разрешение на строительство постоялого двора по улице Рождественской (Лягина) между Большой Морской и Спасской.

Территория заброшенного пустыря в центре города нуждалась в благоустройстве, и поэтому власти, без долгих дискуссий, отдали ее под застройку. Застройщиком выступил купец второй гильдии, хлеботорговец Александр Порфирьевич Тузухин. У него была большая семья, которую он мечтал поселить в удобном городском доме. Жена и шестеро детей, по мысли торговца, должны были разместиться во флигеле просторного строения. Остальные помещения отдавались под гостиницу и товарные склады.

Функциональная архитектура и расположение здания определили его будущую легендарную биографию.

Постоялый двор строился из пиленого одесского ракушняка и имел в плане вид четырехугольника, занимая пространство от Большой Морской до Спасской. Склады выходили на улицу узкими оконными проемами, которые служили, скорее, для вентиляции, чем для освещения. Гостиничные флигели соединялись со складами глухими коридорами-переходами. Под всем зданием были сооружены просторные хранилища с арфостатными сводами для сыпучих и скоропортящихся продуктов.

Чтобы ускорить погрузку-выгрузку товаров и не создавать во внутреннем дворе толкучку, архитектор, по требованию заказчика, предусмотрел целых пять сквозных ворот. Одни со стороны Рождественской, двое – со стороны Спасской и двое – с Большой Морской. Именно это архитектурное решение похоронило доходность товарных хранилищ и сделало «Тузькин двор» знаменитым.

Здание в центре города облюбовали криминальные авторитеты. Карманники, промышлявшие на городских рынках, шулера-гастролеры и прочие бандиты, сняли все помещения, не оставив места для окрестных селян с их товарами.

Постоялый двор стал для властей головной болью. Городской полиции очень трудно было проводить облавы на это воровское гнездо. Пять выходов на улицу делали любую полицейскую операцию бессмысленной. Нужно было привлечь значительные силы, чтобы полностью перекрыть здание, а их у полицмейстера не было.

Купец Тузухин, в конце концов, стал терпеть убытки. Склады пустовали, торговцы не хотели оставлять вблизи воровской малины свой товар, а земельный налог возрастал.

Неизвестно, как бы сложилась судьба этого гангстерского притона, но торговец хлебом вскоре от всех этих неурядиц заболел и умер, оставив детям все имущество. Наследники не захотели связываться с бандитами и принялись быстро распродавать собственность родителя.

Часть помещения досталась богатому немцу-колонисту Дукарту. Он перестроил фасад дома (современный Музей подпольно-партизанского движения им. Лягина) под псевдоготический стиль и… закрыл на замок один выход из двора. Полиция ненадолго вздохнула. Однако оставалась еще четыре выхода, и криминальная жизнь квартала продолжалась.

Через два года левый флигель дома по залогу банковского кредита достался крупному мануфактурному оптовику Фурту, который отгородил себе отдельный двор и закрыл оба выхода на Спасскую.

Жизнь воровской малины по инерции еще теплилась в оставшемся крыле здания с двумя проездами, но это был уже не тот размах, что раньше.

Власти терпели гангстерскую коммуну вплоть до 1917 года. После революции и гражданской войны двор был заселен разным служилым людом. Все выходы вновь открыли, и… «Тузькин двор» возродился криминальной жизнью.

В 80-е годы ХХ века, когда дворовую землю отдали на баланс Музею подпольно-партизанского движения, еще сохранялись два выхода: на ул. Лягина (Рождественскую) и Свердлова (Спасскую). Преступное прошлое по инерции сопровождало двор. Научные сотрудники музея в начале 90-х часто находили на своей территории пустые портмоне и дамские сумочки – добычу современных карманников.

Лаборатория на Католической

Многие жители города наморщат лоб, когда им назовут этот адрес. Многие недоверчиво покачают головой. Однако музейщики знают этот дом, в котором происходили интересные события в конце ХIХ- начале ХХ вв. Католическая, 38 – сегодняшняя улица имени адмирала Макарова, дом которого стоит в начале поперечной линии.

В 1894-м здесь было людно. Мещанские пролетки и чиновничьи экипажи, старомодные дворянские кареты и крестьянские телеги заполняли узкое пространство замощенной улицы, мешали пешеходам пройти к Спасскому спуску. Место было привлекательное и по популярности могло конкурировать с любым городским рынком.

Шумный квартал на сонной Католической улице привлекал внимание газетчиков и торговцев. В сторону «пяти углов» стали открываться трактиры и различные мануфактурные лавки. Взрыв такой деловой активности объяснялся очень просто: на Католической, 38 открылась первая в Российской империи ветеринарная лаборатория по борьбе с сусликами и другими зерноядными грызунами.

Земледелие ХIХ века не знало «пестицидов-гербицидов», не знало никаких отравляющих веществ и не имело понятия о методах восстановительной агрохимии. Суслики были головной болью хлеборобов, катастрофой, которую можно сравнить с нашествием саранчи. Они могли уничтожить до 40% урожая.

С 1876 года Херсонское земство проводило ежегодные научно-практические конференции, посвященные борьбе с этим стихийным бедствием, назначало денежные премии ученым-аграриям, которые занимались решением наболевшей проблемы. Офицеры российского генерального в своих отчетах писали о стратегических масштабах этой опасности.

Все очень много говорили о сусликах, но из года в год ничего не менялось. Потери урожаев были по-прежнему велики.

В 1894-м терпение иссякло. Николаевские хлеботорговцы сбросились и построили на Католической лабораторию, где в разное время работали основоположники мировой генетики: Г.М. Круцевич - один из учителей Н.И. Вавилова, и Д.В. Фридман – знаменитый американский оппонент Мичурина.

Ученые выполнили возложенную на них задачу. Выполнили гениально. Сегодняшние экологи могут им аплодировать в полный рост.

В основе их методики лежала идея сохранения существующего биогеоценоза. Сусликов надо уничтожать, но не всех и не сразу. Необходимо на полях оставить определенное количество грызунов, чтобы не разрушать экосистему. Лисы, хорьки и куницы в посадках должны регулировать количество зерноядных. С этой целью в губернии был введен запрет охоты на всех куньих сроком на 5 лет.

Идея сработала. Крестьяне терпели задавленных кур в своих курятниках, но не отстреливали лисиц. Постепенно бедствие кануло в прошлое. Остались документы в земских архивах, материалы научно-практических конференций аграриев и красивый особняк, который счастливо сохранил первозданный облик и находится по старому адресу: ул. Адмирала Макарова, 38.