С оглядкой на минувшую войну

...Володя Щербина встретил Великую Отечественную пацаном. Ему было тогда 14 лет. О начале войны он узнал утром 22 июня 1941 года, когда выгонял на пастбище корову.

«Мама в этот день уехала на базар в центр города — на 3-ю Слободскую (ул. Дзержинского), продавать молоко, а меня оставила старшим на хозяйстве. Когда вернулась — сквозь слезы: «Война...». А я уже знал про это. Когда выгонял корову на пастбище было пасмурно, моросил дождик, такая тишина везде стояла! И вдруг слышу — гул! Все сильнее, сильнее. Поднимаю голову в небо — через речку летят три самолета. Невысоко. А потом как начало громыхать! По этим самолетам стала палить береговая охрана — в Широкой Балке она располагалась в метрах ста от нашей хаты. Боже!!! Четыре зенитки наших краснофлотцев как начали палить по команде — одна за другой, одна за другой! Все вокруг застелил дым! Потом пацаны рассказывали, что два немецких самолета проскочили, а третий не сумел. И с того дня налеты были каждый день...», - Владимир Петрович Щербина, с которым мы встретились у него дома, вспоминая то далекое время, меняется в лице, мрачнеет.

Узловатой рукой собеседник показывает на увесистую папку на столе — в ней целый ворох документов. «Вот здесь — все мои мытарства, моя жизнь...», - тихо роняет Владимир Петрович. Ему - 84 года. Но несмотря на такой солидный возраст, он помнит все до мелочей. Помнит и день, когда впервые в Широкой Балке появились захватчики.

- Это было в августе, 16-го числа. Шли мы с пацанами с речки, нас человек восемь было, и видим: едут!!! Все такие вооруженные, в касках!

-Страшно было?

-Ну конечно! Мы с ребятами тут же рассыпались по домам — рассказать быстрее, что видели немцев.

Врезался в память Владимиру Петровичу и другой случай, - когда немецкая бомба угодила прямо возле дома, где жила его тетка:

«Бомба вонзилась в землю прямо на углу дома, но чудом не разорвалась. Помню, тогда с Широкой Балки согнали всех взрослых и заставляли их вручную откапывать ту бомбу. Немцы просто стояли в стороне и наблюдали. Слава Богу, наши достали ту бомбу, а куда ее немцы потом дели — не знаю», - сказал Владимир Петрович.

...Когда захватчики полностью оккупировали Широкую Балку, среди местных нашлись и такие, кто сразу побежал к ним прислуживаться. Одного из них Щербина особо запомнил:

«Был у нас полицай один. Павка Титов. Его вся Широкая Балка знала! Как-то в августе 1942 -го, после нескольких облав, во время которых немцы угоняли молодежь, начиная с 17-летних, Титов пришел к нам в дом и с порога гаркнул: мол, давай, быстро собирайся, я больше не буду за тобой бегать! Мама начала его умолять, уговаривать: Пава, погоди, дай я хоть кусок хлеба дам Вовке, да что-нибудь покушать на дорогу! А он в ответ начал кричать на нее, дескать, я ничего не знаю, давай быстро собирай Вовку! Мать в слезы, а я... Мне ничего не оставалось, как повиноваться... Согнали тогда всех нас в центр села, и погнали в сторону спиртзавода, в район старого ЖД-вокзала. Старшим из немцев был Штыкер, такой страшный, у него зубы торчали, как клыки — ужас!».

 

Пленников, как дальше рассказал Владимир Петрович, поместили в какую-то огромную контору, где они должны были переночевать. Однако планы немцев оказались перечеркнуты.

Владимир Петрович объяснил почему:

«Среди ночи мы услышали страшный гул, потом все вокруг загромыхало, а затем пропало электричество. В помещении, где нас держали немцы, поднялась жуткая паника, но многие из нас решили попытать счастья и кинулись в потемках кто куда! Я тоже проскочил. Выбежав на улицу, помчал куда глаза глядят! В темноте наткнулся на какую-то трубу, но она же и стала для меня спасением — я же маленьким и щуплым был, залез вовнутрь трубы и пролежал в ней до утра. А когда начало светать, потихонечку выбрался оттуда — и домой. Точнее — к бабушке в Октябрьское. У нее там дом на ул. Ударной был».

- И что — никто не искал вас?

- Искали. На следующий день к маме пришли полицаи и стали спрашивать, где я. А она им в ответ: «Так вы ж его вчера только забрали! Откуда я знаю, куда вы его дели?». В общем, мама дала им от ворот поворот.

С того времени Вовку прятали у бабушки в Октябрьском. Когда в 1943 немцы отправляли в Германию очередную партию невольников, бабушка спрятала внука в погребе. Выходил он на свет Божий редко, но метко. Например, чтобы поделиться свежим молоком, которым его потчивали родные, с... бабушкиным поросенком.

«Я сливал молоко, что мне приносила бабушка, в баночку, и относил его поросенку. Только так, чтобы никто не видел. Почему? Ну, понимаете, мне просто так жалко его было... И когда пришли мадьяры, чтоб забрать животное, честное слово - я аж расплакался...», - добавляет мой собеседник.

Пролетело время. 17 марта 1944 года над Октябрьским закружили советские истребители — их по словам Щербины было более 30.

В тот холодный мартовский день Володя решил сходить к маме в Широкую Балку — отнести немного крупы. Но не донес — по дороге попал в облаву. Немцы, как оголтелые, хватали всех подряд — и пожилых, и молодых, и совсем юных. «Согнав всех в кучу, как стадо, погнали на Темвод. В концлагерь...», - Владимир Петрович, облокотившись рукой на стол, тяжело вздохнул.

- Как долго вас там держали?

-Недолго. С неделю где-то. Держали в деревянных бараках — голодных, продрогших, больных.

- А потом?

- Потом в конце недели за нами приехали машины. Ночью отправили на Одессу. Через пару дней всех нас погнали к морю и погрузили на две баржи, которые возили горючее с Румынии в Крым. На каждой из барж было человек по 400-500. Затем был румынский город Сулима, где мы пришвартовались. С берега нас отправили на железнодорожный вокзал и затолкали в товарные вагоны, на которых было написано: «Партизаны, не подходить!».

 

30 апреля мы добрались в Германию, в город Ульм. Да, и на баржах, и в вагонах, каждому из нас давали один кусочек черного хлеба и кусочек сыра. На сутки.

По словам Владимира Петровича, в Ульме располагался огромный пересыльной пункт, на котором ожидали своей участи согнанные фашистами со всех уголков Союза люди. Все грязные, заросшие. Везде царила полная антисанитария, у многих пленников тела были покрыты язвами и ранками. Однако когда приехал «покупатель», 20 человек «живого товара», в том числе и Володю Щербину, представили «лицом».

 

«Нас отобрали 20 человек, таких как я — подростков. Многим не было и 17. Загнали в баню, потом подстригли. Немец, который нас покупал, все время улыбался. Позже мы узнали, что он был зятем директора завода, на котором мы должны были работать», - вспоминает Владимир Петрович.

Отобранных ребят после продажи повезли на станцию, погрузили в пригородний поезд, на котором они прибыли в небольшой город Виллинген-Швеннинг. К самому заводу добирались трамваем. Один эпизод вызвал у Владимира Петровича грустную улыбку:

«Вышли перед заводом, смотрим — девок гонят. Много так девок! Кто-то из них крикнул: «Откуда вы?» Мы в ответ — «Из Николаева!». А девушки те были из Сумм и Житомира, работали на двух немецких фабриках. Эх...».

В Швенинге Володю в числе отобранных пленников встретил старый комендант, показал, где они будут жить, ознакомил с режимом работы. Вовке досталась работа на сверлильном станке — точить детали для швейцарских часов. Не имея никаких навыков, паренек поначалу не раз допускал брак. Но надзиратель, даже замечая это, не кричал на него, а наоборот, наставлял: мол, не спеши, потихоньку делай работу, повнимательней.

«Мы работали с 7 утра до 18.00 вечера. После шести никого никуда не выпускали из барака. Делай что хочешь, но никуда. Все сидели, вспоминали свою родину, семьи, родных. В неделю был один один выходной — воскресенье. Были среди нас и 12-летние дети - их заставляли мыть туалеты, но работали они только до обеда», - уточнил рассказчик.

- А как было с питанием?

- Нас кормили баландой с брюквой и черным батоном. Завтрака не было, был только обед и ужин. Меню было неизменным. Добавок не было. Но иногда давали оленье мясо — ниточками. А вообще на неделю каждому давали 400 грамм хлеба. Хоть ты его сразу скушай, хоть растягивай на неделю. Больше хлеба в неделю не положено было.

...Однажды, когда все уже смирились и втянулись в рабочий ритм, кто-то из хлопцев предложил сбежать. Ну, и рванули кто куда. Но коллективный побег закончился провалом - в течение двух дней всех беглецов поймали и вернули в лагерь. Владимир Петрович, рассказывая об этом случае, уточнил:

«Комендант, помню, так орал, так орал: вы — николаевские бандиты! В наказание отпороли всех плетками. После того случая над нами усилили контроль, охрану. Все было очень строго».

Выдержать столь жесткие условия ребятам помогали вера и... чувство юмора. Даже когда из-за последнего над головой Володьки сгустились тучи...

«Наш надзиратель, заходя каждое утро к нам в барак, громко произносил: гуттен морген, аутштейн! А я ему возьми и ляпни— гуттен морген, зараза! Ну, немножко иначе, порезче сказал — извините, я не могу повторить то слово. Надзиратель серьезно кивал, а мы еле сдерживали смех!

 

Но кто-то таки сдал меня, и после одного такого «приветствия», за мною прямо на работу приехали немцы и увезли в полицию — разбираться. Но я выкрутился - стал спорить, доставать вопросом, мол, а чего такого я сказал?! Слава Богу — не били. Только сообщили о моих выходках на завод», - на лице Щербины мелькнула озорная улыбка.

...День, когда узников лагеря освободили союзники из французской армии, Владимир Петрович не забудет никогда.

«Мы уже знали, что открылся второй фронт. Знали, что французы помогают нашим. И как-то ночью слышим: танки по улицам. У каждого из нас в душе вспыхнула искорка надежды, и не зря. Уже через пару часов к нам в барак залетели негры - военнослужащие французской армии. «Вы свободны!» - закричали. Господи! Мы мигом бросились к выходу, - никого из немцев, которые за нами смотрели, уже и в помине не было. О них напоминала только плетка на стене», - сказал Владимир Петрович и добавил: «Это был апрель 1945-го».

О том, что за долгожданным освобождением потянется еще целая вереница испытаний, ни Володя, ни еще трое его земляков знать не знали. Незнакомая страна, незнакомые люди, спасало мало-мальское знание немецкого - со школьной программы. С горем пополам добрались до Ротвеля, и находились там до августа 45-го. Когда пришло время уезжать на родину, Володя и его земляки стали свидетелями жуткого случая.

На одной из станций группа бывших пленников из Союза нашла древесный спирт.

«Они понапивались, понагребали с собой кучу бутылок и спрятали. А потом у них как пошел дым со рта! Страшно было — кошмар! Их человек 40 было таких! Французская жандармерия прибыла, начала делать шмон и нашла у них тот самый спирт. Стали выносить его и разбивать. Некоторых из этих людей спасти не смогли — их похоронили на немецком кладбище», - вздохнул собеседник.

- Владимир Петрович, а не предлагали ли вам остаться заграницей?

- Предлагали. Один французский офицер все говорил, мол, давай, поедем ко мне во Францию, там у меня папа, мама. Но я сказал «нет». Я рвался к маме.

После Германии, пройдя фильтрацию через особый отдел, Володя сначала оказался в Польше, в Кракове, а оттуда попал в украинский городок — Городище. Там вместе с другими узниками Щербина находился еще с месяц. Затем был Донбасс, где Володя больше года проработал на шахте «Безымянная».

Оттуда Володя и написал письмо домой, сообщил, что жив, здоров. Ответ от мамы стал новым ударом — в своем письме мать сообщила о гибели отца, о том, что она еле выживает вместе с Володиным братом и двумя его младшими сестрами. Мать упрекала, что Вовка не возвращается домой, но на самом деле его просто не отпускали. По той причине, что у него не было никаких документов. Очевидно, это письмо стало толчком к побегу Володи из шахты.

Благодаря материным связям, Владимиру купили справку — что-то вроде временного паспорта на полгода. За 150 рублей. Чтобы помочь семье, Вовка устроился на рынок, где вскоре этот «временный паспорт» у него успешно стащили...

В 1947 году Щербина устроился на работу в модельный цех Черноморского судостроительного завода, строил планы на новую жизнь и не думал, что его дерзкий побег с шахты «Безымянная» одним росчерком перечеркнет их. За самовольный уход по Указу Верховного совета Владимир Петрович попал под трибунал и загремел на 5 лет в тюрьму г. Никополя. Однако отсидел только полтора года, после чего был отпущен на свободу.

 

Спустя время вновь вернулся на ЧСЗ. Время было голодное, помогать семье — некому.

Только втянулся — на голову свалилось новое испытание. Через военкомат Володя был отправлен в Запорожье, на работу в стройтресте № 125.

И так получилось, что во время сдачи одного объекта, с которого надо было снять подвесные леса, Владимир Петрович полетел вниз с 12 метровой высоты. Выжил чудом, но получил многочисленные травмы и переломы.

«Я не знаю, что это была за напасть, но когда меня везли в областную больницу г. Запорожья, у «скорой» спустило колесо», и когда уже привезли меня в больницу, я помню, как сказал хирургу: «Делайте, что хотите, мне все-равно...», - вспомнил Владимир Петрович.

Об этом случае Володина мама узнала от его приятеля.

Бросив все, помчалась к сыну. В больницу приехала вместе с его начальником — Щербаковым. «Как она плакала...», - говорит мой собеседник, а по его щекам скатываются непрошенные ручейки слез...

Прошло время. В 48-м Владимир вернулся на ЧСЗ. Позже, в 1952-м обзавелся семьей. Период работы на ЧСЗ считает одним из самых счастливых в своей жизни. На работе был всегда в почете — за трудолюбие, целеустремленность, душевную доброту. Не смотря на подорванное здоровье, продолжал трудиться. Чтобы оформить пенсию по инвалидности, пришлось писать Хрущеву. Но даже оформив пенсию, оставался в строю. В родном 16-м цехе. Работал и судовым плотником, и бригадиром, был удостоен почетного звания «Кадровый рабочий», возглавлял профком своего цеха.

Общий стаж Владимира Петровича на ЧСЗ составляет 43 года. Целый ворох Почетных грамот напоминают Щербине о тех временах. Ветеран труда, прошедший сквозь огонь войны, медные трубы послевоенного лихолетья, в настоящее время продолжает занимать активную жизненную позицию. Владимир Петрович везде на передовой и в наше мирное время. Он является активистом ветеранского движения, постоянно «дергает» власть, чтобы не забывала должным образом заботиться о ветеранах и участниках Великой Отечественной, часто встречается со школьниками, делиться с ними богатым жизненным опытом, мудростью и жаждою жизни, приобщает к патриотической работе. Подумаешь — 84 года! Главное - нестареющая душа и неиссякаемый оптимизм Владимира Петровича, которые оказались неподвластными ни огненным годам войны, ни бурным ветрам перемен после нее.

В его доме — тихо и уютно. Рядом — любящая и заботливая дочь Евгения. Иногда эту тишину нарушает бойкий смех внука, которому до всего есть дело. Владимир Петрович по-прежнему увлечен столярным ремеслом, все, что касается ремонта, — делает сам и с удовольствием.

Покидая дом Владимира Петровича, спросила: «Скажите честно, вы чувствуете себя счастливым человеком после стольких испытаний, выпавших на вашу долю?».

«А как же!» - кивает Щербина, а его лицо озаряет такая искренняя и обаятельная улыбка...