Свято-Успенская Почаивская лавра при униатах

Все, кто занимался историей Почаевской Лавры, единодушно и с удивлением отмечают, что ни в ее архиве (который, впрочем, как мы отмечали, много раз подвергался разорению), ни где-либо еще не осталось никаких документов, в которых был бы зафиксирован тот момент, когда православный монастырь стал униатским или греко-католическим. Как будто никто не заметил этого перехода - ни историки, ни монахи, ни государственные чиновники, ни католические церковные власти, ни, наконец, сам Рим.

Между тем известен точный список всех монастырских настоятелей, начиная с преподобного Иова и кончая Гедеоном Левицким, последним православным игуменом на горе Почаевской, двадцатым по счёту. Известно также, что когда в 1720 году состоялся греко-католический Замойский собор, на котором были узаконены все отступления от древнего православного чина в пользу латинства и где присутствовали настоятели почти всех Волынских монастырей, вошедших в унию, то Гедеона там не было. Известно и то, что преемником его стал уже униат - Феодосии Рудницкий. Но как произошел этот переход, так и осталось невыясненным. По словам автора "Сказания о Почаевской Лавре", архимандрита Амвросия Потоцкого, "дело это, по существу темное, так и должно было остаться во мраке неизвестности". И все же именно эта неизвестность и приковывает к себе внимание.

Прошло сто двадцать пять лет со времени Брестского собора, положившего начало церковной унии в пределах юго-западной Руси, находившейся под властью Речи Посполитой. Трудными, порой мученическими были эти годы для тех, кто остался верен Православию. Не перечесть, сколько всякого рода притеснений, нападений, избиений, иной раз и истязаний со стороны буйной шляхты, а то и просто со стороны фанатиков-униатов, вынесли в это время простые священники и монахи, Не желавшие отступать от своей веры. При этом насилие, как бы спонтанное и неуправляемое, идущее от пьяной удали и куражу или от Ревности не по разуму, действовало рука об руку с насилием организованным и целенаправленным.

Известна речь, с которой выступил на Варшавском сейме 1620 года "Равославный депутат виленского братства, чашник земли Волынской Лаврентий Древинский: "Уже в больших городах церкви запечатаны, имения церковные расхищены, в монастырях нет монахов - там скот запирают, дети без крещения умирают; тела умерших без церковного обряда из городов, как падаль, вывозят, мужья с женами живут без брачного благословения, народ умирает без исповеди, без приобщения. Неужели это не самому Богу обида, и Бог не будет за это мстителем? Не говоря о других городах, скажу, что во Львове делается: кто не униат, тот в городе жить, торговать и в ремесленные цехи принят быть не может; мертвое тело погребать, к больному с тайнами Христовыми открыто идти нельзя. В Вильне, когда хотят погребсти тело благочестивого русского, то должны вывозить его в те ворота, в которые одну нечистоту городскую вывозят. Монахов православных ловят на вольной дороге, бьют и в тюрьмы сажают".

Но не меньшей бедой для Православной Церкви в тот период было оскудение иерархии. После кончины Львовского митрополита Гедеона Балабана (1607) и Перемышльского епископа Михаила Копыстенского (1612), полутайно рукополагавших православное священство, у православных в литовской Руси оставалось все меньше духовенства. Церковь как бы была обречена задохнуться, умереть от недостатка священнослужителей, быть раздавленной хорошо организованным, поощряемым сверху и расширявшимся греко-католичеством. Сейм, на котором выступал Древинскнй, подтвердил конституцию 1607 года, разрешавшую раздавать духовные должности, однако для того, чтобы это постановление обрело силу, нужно было дожидаться, когда сойдут со сцены все униатские владыки ("иные двадцатилетние", как пишет С.М.Соловьев). Положение улучшилось после визита Иерусалимского Патриарха Феофана, проезжавшего через юго-западную Русь в Москву. Поддержанный православным казачеством во главе с гетманом Конашевичем-Сагайдачным, он в короткие сроки, в нижней подвальной церкви Киево-Печерской Лавры, под крепкой казачьей охраной, тайно посвятил шесть православных епископов и одного митрополита, коим стал Иов Борецкий, игумен Киево-Михайловского монастыря. После этого король Сигизмунд III объявил Патриарха Феофана, находившегося в то время уже за границей, турецким шпионом. Митрополит-униат Иосиф Рутений анафематствовал новопоставленных православных иерархов как лжеепископов, пишет А.В.Карташев. "Униатские епископы, сидевшие на их кафедрах, объявили, что не пустят их в свои города. Сам папа из Рима прислал королю указания, чтобы тот "подверг русских лжеепископов, возбуждающих мятежи, заслуженной каре".

Правда, и польское правительство изредка делало не слишком решительные шаги для защиты своих православных граждан, в которых оно нуждалось прежде всего как в военной силе, но, как правило, не спешило проводить их в жизнь. Московский договор от 6 мая 1686 года, утвердивший за Россией на вечные времена все земли (с Киевом, Черниговом, Смоленском и другими 56 городами), приобретенные ею в 1654-1655гг., оговаривал право русского правительства вмешиваться в отношения Польши к ее православным подданным, оставшимся на так называемой Польской Украине, т.е. на землях, расположенных на правой стороне Днепра. Понятно, что такой договор не мог прийтись по сердцу польскому правительству и заставил его приложить дополнительные усилия к тому, чтобы в его государстве оставалось как можно меньше таких подданных, интересы которых была вправе; защищать иностранная держава. Ибо на греко-католиков эта защита, естественно, не распространялась.

Этим правом попытался воспользоваться не кто иной, как сам Петр Первый, пожелавший дать Нечаеву ставропигию. Этому предшествовала долгая, достаточно драматическая история, происходившая в самом монастыре. Главными действующими лицами в этой истории были два наместника Лавры Иннокентий Ягельницкий, Иосиф Саевич. а также Луцкий епископ Афанасий Шумлянский. В прошлом веке считалось, что самое крупное волнение почаевских монахов 1693 года было бунтом униатствующей партии против своего законного епископа. Луцкий консисторский суд, заседавший 24 февраля 1694 года по этому делу, вынес самое суровое решение в отношении Ягельницкого и Саевича, обвинив их в нарушении канонов, учинении бунта, неповиновении епископу и т. д., приговорив их к лишению иерейского сана и отлучению от Церкви. Однако, как выяснилось впоследствии, Иннокентий Ягельницкий и в особенности Иосиф Саевич были как раз ревностными защитниками Православия в Почаеве, боровшимися против тайного униата Афанасия Шумлянекого, решившего уничтожить их с помощью суда.

После смерти Шумлянского в 1695 году Иосиф Саевич вскоре становится наместником Почаева. Еще до уничтожения в Луцке православной кафедры в 1712 году он пытается увести свою обитель вместе с приписанными к ней Загаецким и Стракловским монастырями из-под Луцкого епископа. Он хочет выхлопотать для Почаева, находящегося на территории Речи Посполитой. статус ставропигиального монастыря, сделав его юридически зависимым непосредственно от Московской церковной власти. С этой целью он обращается непосредственно к всероссийскому императору Петру 1, и Петр выдает ему грамоту на ставропигию Почаева.

В нашем распоряжении имеется черновик грамоты, выданной Петром Первым Иосифу Саевичу на учреждение ставропигии в Почаевском монастыре вместе с указом "Российскому послу, находящемуся в Польше, о чиненни оному монастырю всякого в нуждах вспоможения". Приведем отрывок из первой грамоты: "(Пожаловали мы великий государь) наше царское величество пожаловали Почаевского монастыря игумена Иосифа Саевича с братнею и кто по нем в пред иные игумены и братия в том монастыре будут, повелели ему дать сию нашу великого государя нашего ц.в. грамоту (на содержание того Почаевского монастыря) для того: (что) в нынешнем 1710 году февраля 25 день бил челом нам великому государю нашему ц.в. по милости нашей повелели оную обитель с приналежащими к нему монастырями Загаецким и Стракловским, которые издавна к той обители належат, привратить к престолу ставропигии святейшего Московского Патриарха, над которым дабы митрополиты и епископы и прочие чины разных епархий (в Польше) власти не имели и не вступались...''

Неуспех ставропигии в то время объясняется не только тем, что Польша должна была, очевидно, противиться власти Московского Патриарха на ее территории, но и отсутствием самого Патриарха, как и общим ослаблением церковной власти в самой Москве. Кроме того, поеме ухода Иосифа Саевича сильно укрепилась униатская партия в самом Почаеве. Кроме того, существовал такой эффективный способ введения унии, помимо захватов и конфискаций, как преобразование епископских кафедр. Дело это можно было совершить почти незаметно. И случалось так. что народ считал своего епископа православным и шел за ним, когда тот был уже тайным униатом. Таким был переход в унию в конце XVII века братьев Иосифа (Львовская кафедра) и Афанасия Шумлянских, Иннокентия Винницкого (Перемышльская кафедра) и других. В 1720 году состоялся в Замостье уже упомянутый униатский собор, созванный митрополитом Львом Кишкою. Собор провозгласил унию единственной законной Церковью греческого обряда в Речи Посполитой. Все захваченные прежде епархии, монастыри и храмы были объявлены законно принадлежащими унии; было решено принять меры к обращению и всех прочих, еще остающихся вне унии, храмов и монастырей.

Монастыри в то время, благодаря своей интенсивной молитвенной и духовной жизни, стали своего рода "очагами сопротивления". Монашеская жизнь явно проснулась и оживилась под влиянием гонений, пишет Карташев. "Хотя в унию и была захвачена почти половина всех монастырей, но они обезлюдели и стали для униатов лишь доходными хозяйственными предприятиями, в то время как православные монастыри возросли и в числе своих насельников имели иногда даже до 100-200 иноков. И сверх того, за первые же 20 лет унии создалось до 10 новых Православных монастырей, и при том выдающихся..."

Так было в первые десятилетия после введения унии. Однако постепенно с усилением давления православные храмы и монастыри-крепости стали сдаваться один за другим. В этих условиях Почаевский монастырь, несмотря на начинавшееся проуниатское "брожение" внутри него, все же держался дольше и упорнее остальных. В 1701 году он даже добился от короля Августа II определенной привилегии, которая под угрозой штрафа обеспечивала неприкосновенность "свободного сохранения в монастыре Почаевском веры восточной древней Церкви, от незапамятных времен в оном беспрерывно и беспрепятственно содержимой". Однако королевские указы в Польше были совсем не тем, что царские в России; король был во всем стеснен сеймом (гораздо более нетерпимым в религиозном отношении), к тому же сам он отнюдь не всегда хотел, чтобы его распоряжения выполнялись. Бумаги с привилегиями оставались бумагами, а архимандрит Дионисий Жабокрицкий (будущий Луцкий епископ-униат) и Почаевский игумен Иосиф Саевич говорили русскому посланнику Любиму Судейкину: "Ныне благочестивым горше прежнего чинится гонение и ко унии принуждение, а за них-то, кроме царского величества, стоять иным некому". Судьба самого Жабокрицкого явилась печальным подтверждением этих слов. В дальнейшем он стал униатским епископом, а затем через восемь лет был пленен русскими войсками и Умер в ссылке.

После него на Луцкую кафедру был в 1711 году избран Кирилл Шумлянский. Король, рекомендуя его, видимо, не сомневался, что он последует за своим отцом, тайным униатом, Афанасием Шумлянским, и дядей, открытым униатом, Иосифом Шумлянским. Кирилл, однако, пожелал принять посвящение не от униатского митрополита, а от православного Киевского, и король, решив, что его посвящение незаконно, вскоре изгнал его. За Кирилла взялся хлопотать сам Петр I, отправив польскому королю грамоту, но "по той грамоте, - говорится в архивном деле, - не только никакого удовольствия не показано, но и ответа на оную не учинено". С тех пор, вплоть до самого присоединения к России, православных епископов на Волыни больше не было. В 1712 году на Лупкой кафедре утверждается униатский епископ Иосиф Выговский.

В 1714 году Почаевские монахи принимают Выговского у себя, показывают ему монастырь, позволяют ему составить опись его имущества, испрашивают его разрешения на устройство новой часовни во имя св. великомученицы Варвары. В 1716 году у монастыря возникает конфликт с местным помещиком графом Ледуховским, и Почаевский игумен Арсений Качуровский обращается с жалобой к папскому нунцию в Варшаве. А это был вполне реальный защитник; стоило кому-то обидеть латинский костел или монастырь, Рим вступался грозно и незамедлительно. Обидеть же монастырь православный, избить монахов, ограбить ризницу или кладовую, угнать скот, даже запалить его с четырех концов - все это особым преступлением и не считалось или во всяком случае сходило с рук, ибо в защиту "схизматиков" никогда не находилось свидетелей. Неудивительно, что при таких условиях переход в унию совершался постепенно и поэтапно, как бы сам собой.

Тем более, что Феодосии Рудницкий, первый настоятель-униат, был, по словам историков, человеком по-настоящему образованным, глубоко преданным древнеправославному обряду и вероучению. Он следил за соблюдением всего богослужебного устава, он даже не принял титула супериора, коим именовались тогда настоятели всех греко-католических монастырей, а подписывался просто: "архимандрит Каневский и игумен Почаевский". Это был, как его называли, "стыдливый униат", внутренне более; православный по духу. О нем говорят, что он не брил бороды, носил традиционную рясу и ничем не оскорблял монашеских представлении о древнем благочестии. Когда он стал епископом Луцким, то оставил преемнику своему завет, чтобы иноки Почаевские жили по данному обету, согласно с древними монашескими правилами.

Однако "мягкий" переход из Православия в унию, или греко-католичество, все же не меняет самой сути этого перехода. Прежде всего монахи, подобно прочим своим собратьям, стали именоваться базилианами. Они стали членами особого монашеского ордена со всеми присущими ему особенностями. По конституции этого ордена, все униатское монашество освобождалось из-под власти епархиального архиерея и состав, шло общину, починенную власти генерала или протоархимандрита, избираемого самой этой общиной на генеральных конгрегациях. проходящих под председательством папского уполномоченного. Протоархимандрит по первоначальным правилам ордена избирался из простых монахов на 4 года, но границы его полномочий были весьма широкими. Он распоряжался назначением должностных лиц ордена и монастырей, ему подведомственных, он же следил и за всем ходом монастырской жизни. Без согласия ордена униатский митрополит не мог посвящать епископов, что, естественно, вызывало то открытую, то глухую борьбу между орденом и иерархией, которая к середине XVIII века закончилась ее поражением. Ибо в Риме орден всегда был представлен прокуратором, который защищал его интересы. Папа Урбан VIII даже подарил базилианским монахам церковь св.Сергия и Вакха в Риме, где их богослужение совершалось на церковнославянском языке.

Такое благоволение к ордену св.Василия Великого объяснялось тем, что он в то время мыслился в качестве орудия латинизации Восточной Церкви. Ни для кого, в том числе и для Рима, не было секрета в том, что униатское духовенство, принявшее в себя самую деморализованную часть русского общества, не отличалось высоким нравственным уровнем и служило, что называется, "из-под палки". Кроме того, независимость ордена от этого духовенства, его непосредственная связь с Римом, позволяла ему принимать в свои ряды уже просто католических монахов, не имеющих никаких греческих, восточных корней. До 1810 года такой переход в греческий обряд даже поощрялся. Но в то время они вступали в него отнюдь не из любви к византийскому обряду, а скорее в целях его латинизации. И этот процесс - перерождение всего духовного и обрядового наследия, доставшегося униатам от православных, - хоть и медленно, но неуклонно совершался и в Почаевском монастыре.

С 1752 года Почаевские базилиане стали делать из воска особого агнца и ставить его на св. престоле. В 1755 году они перестают поститься в среду и пятницу и по западному обычаю переносят пост на субботу. Отменяются посты Петровский и Успенский (за исключением кануна самих праздников); вопреки православному уставу отвергается запрет на употребление мясной пищи монахам, изменяются облачения, сбриваются бороды, происходят те внешние изменения, которые выражают собой духовную перемену.

В 1757 году Почаевские базилиане перенимают от католических священников правило не иметь никакого общения с православными. Вводятся праздники чисто латинские: праздник Тела Господня, праздник Непорочного Зачатия Божией Матери (догматически утвержденный Римом лишь в 1854 году); в храмах появляются скамьи и вводится музыка при богослужении, служение литургии сопровождается звоном колокольчиков, иеромонахи начинают служить дьяконами, вместо православного стихаря появляется латинская кожма и прочее.

Но базилиане Почаевские при всех этих нововведениях все же хранили верность православному уставу Богослужения и держались его так твердо, что даже заслужили от прочих базилиан прозвище схизматиков. В то же время здесь, как и во всех базилианских монастырях, вводились так называемые "чтомые" литургии, к которым иеромонахи не привыкли. Поэтому они пели обедни с послушниками в боковых приделах, как и положено было по прежнему чину. Такие дела выслеживались надзирателями, которые доносили о том супериорам, а те налагали на монахов взыскания. Впрочем, среди супериоров бывали и ревнители древнего порядка, подобные Рудницкому, и те гнали доносчиков от себя.

Конечно, отступления базилиан от Православия касались не только Богослужения и обрядов, но затрагивали и все стороны монашеской яшзни. В письмах бывшего послушника Почаевской Лавры при базилианах, жившего там в 20-х годах прошлого столетия, которые были частично опубликованы А.Ф.Хойнацким в "Холмско-Варшавском Епархиальном Вестнике 1879 года", говорится о том, что базилиане оставили древние святоотеческие творения как наставления к духовной жизни и стали руководствоваться лишь книгой, называемой "Базилианской школой". Книга эта, составленная в 1764 году генералом протоархимандритом Петром Меннитием, была переведена на польский язык и стала основным путеводителем религиозно-нравственной жизни базилиан. "Сама по себе вообще, - пишет бывший послушник, - книга эта хорошая и содержит в себе немало достойных религиозно-нравственных наставлений. По наряду с ними в ней встречается немало и самых крайних странностей латинства и ультрамонтанства". Так, например, всякий вступающий в новициат и получающий одежду послушника, получает в придачу еще и полное отпущение грехов: если же вслед за этим он прочитает в церкви перед престолом 5 раз "Отче наш" и 5 раз "Богородице Дево", то получает отпущение грехов еще на пять лет. Если же целый месяц он посвящает богомыслию (медитации), то приобретает отпущение еще на 60 лет. Такое же отпущение обещается и всем базилианам за странничество но чужим землям с миссионерскими целями, за ношение благословенных папой медальонов и крестиков, за молитву о здравии папы, за искоренение ереси и т.п. Понятно, что при такой системе спасения души даже самому ленивому из монахов не могло угрожать ничего серьезного, и последствия этого сказывались всюду.

Таким вкратце было положение Почаевской обители при базилианах. Православные монастыри всегда были средоточием религиозной жизни верующего народа. Здесь были и школы, где можно было получить какое-то образование, а иной раз и пособие для тех, на кого нежданно свалилась беда, и приюты для убогих, и больницы для немощных, и странноприимные дома, в монастыре же воздавалась и последняя почесть усопшим Духовный упадок, который нередко следовал за введением унии, естественно, сказывался и на той религиозно-практической Деятельности, которой издревле славился монастырь православный. В глазах народа, даже и не замечавшего различий в исповеданиях и Охранявшего верность лишь обряду, монастырь переставал быть тем, Чем он прежде был.