Битва за память

05.05.2008 в 17:11
Битва за память

Битва за память

Историческая память — основа для национальной, родовой и личностной самоидентификации. В масштабах социума она оформляется в историческую хронологию и передается от поколения к поколению.
Процесс превращения исторической памяти в историческую науку — самое уязвимое место в осознании народом общности своего исторического бытия. Здесь можно безболезненно обрести харизму второстепенному политику, а праведника превратить в харизматическое чудовище.
Деформировать историческую память народа в угоду каким-либо сегодняшним интересам очень соблазнительно для политиков. Они прибегают к помощи профессиональных историков, которые реставрируют историю и ментализируют общественное сознание «в нужном» направлении.
Имиджмейкеры в Европе давно пользуются этим инструментом во время выборов. Кандидату создают виртуальное прошлое, настоящее и будущее, чтобы он обрел единую историческую судьбу с избирателями. В Украине — это пока область высшего пилотажа в политтехнологиях, но... мы движемся к этому семимильными шагами.

«Кто владеет колеей метода, тот владеет всей территорией истории»
(А. Я. Гуревич, русский историк).

Восемь лет назад автор этих строк побывал на межвузовской научно-практической конференции в Киеве и среди прочих прослушал один удивительный доклад, с которым выступил аспирант Винницкого университета. Доклад назывался «Европейская геополитика глазами Иеремии Вишневецкого». Удивителен он был по форме. Аспирант в нарушение устоявшихся традиций излагал свой взгляд на европейскую политику от первого лица, т. е. от лица самого магната.
Аудитория внимала молодому человеку в джинсовом костюме, который говорил о том, как в двадцатилетнем возрасте, пообщавшись с кардиналом Савельне и двумя папскими нунциями, он решил перейти из православия в католичество. Присутствующие слушали хриплый голос погруженного в «научный» транс историка: «...моя доля простирается на поле битвы с православными схизматиками. Господь спас бунтовщика Хмеля и позволил москалям прибрать Украину в Переяславскую унию...» Парень усиливал восприятие образа интонациями героя, эпитетами и метафорами. Воскресший дух князя Яремы обрел свою плоть в теле худого аспиранта. Это было почти театральное действо.
В конце спиритического сеанса восставший из гроба магнат вдруг заговорил сослагательными наклонениями: «...если БЫ меня не отравили в лагере под Берестечком, на Украине воцарился БЫ вечный мир и порядок. С восточной ересью было БЫ покончено, католицизм способствовал БЫ национально-духовному процветанию принявших его народов, и Украина навсегда БЫ вошла в мирную Европу».
«Зрители» в академической аудитории были не готовы к восприятию такой сценографии и лениво аплодировали докладчику. Монолог польского магната XVII века не соответствовал лексическому строю речи этой эпохи, идиоматические выражения коронного гетмана были взяты из современного разговорного языка.
Весь этот спектакль благополучно бы исчез из памяти автора, если бы не получил своего продолжения в Николаеве, где региональная история края творится сегодня аналогичным постмодернистским методом.
Немного о постмодернизме. В искусстве он оформился как универсальное явление в ХХ веке. Сложилась онтология, гносеология, этика и эстетика этого направления. Cуть постмодерна, например, в изобразительном искусстве заключена в попытке разорвать субстанциальное единство содержания и формы, причины и следствия, места и времени и т. д. Художник, творящий в постмодернистском пространстве, пытается выразить свое видение мира в искусственно созданной модели бытия. Он сам вынужден утратить на какое-то время личностную цельность, чтобы комфортно пребывать в этом мире. Если ему не удается синхронно создать свой разорванный микро- и макрокосмос, то наступает большая печаль. Попытка покуситься на божественную целостность мира мстит художнику утратой гармонии.
Наука, а мы говорим пока об истории, восприняла постмодерн только в плане гносеологии, т. е. в методах исторического познания и лишь в частных случаях. Например, в биографистике, когда остро ощущается недостаток источников, автор вынужденно «додумывает» биографию своего героя, «вживается» в историческую среду и моделирует его поступки сообразно тем или иным обстоятельствам. Историк в этом случае придерживается только формы, стремясь подогнать под нее историческое содержание, которое реально по источникам не прослеживается.
Примером исторического постмодерна могут служить романы Валентина Пикуля и других писателей-беллетристов, вынужденных «поселяться» в эпоху своих героев. Здесь талант писателя проявляется в том, насколько естественно он перенесется во времени и создаст онтологию (бытие) своих персонажей.
Алексей Толстой, создавая роман «Петр I», переработал громадный массив архивных документов, чтобы читатель вместе с ним вошел в боярские палаты, в дом московского купца или в присутствие думного дьяка и поверил, что действительно находится в Москве XVII века. В. Пикуль гораздо меньше заботился об онтологии исторического пространства. Все его романы кинематографичны и построены на ситуативных парадоксах. Крымский хан Менгли Гирей едет по степи на коне и внимательно читает томик Вольтера... в оригинале. Это ничего, что именно этот хан, единственный из династии Гиреев, был неграмотным, главное для автора — жестко придерживаться формы исторического триллера и... подогнать под нее свое авторское видение эпохи.
К талантливо оформленным концепциям новейшей истории можно отнести постмодернизм Виктора Суворова («Ледокол», «Аквариум» и т. д.), к бесталанным — «Хронологию...» Носовского и Фоменко, к крайним маргиналам этого направления причисляют российского писателя Александра Бушкова с его книгой «Россия, которой не было».
Сегодня битва за историческую память украинского народа обрела драматическую амплитуду. Ревизия истории Второй мировой войны, придание голодомору 1932-1933 года этнической окраски, гиперотрофированное отношение к достижениям представителей Трипольской культуры и прочее, заставляют современных исследователей работать «на заказ» при помощи постмодернистских инструментов реставрации национального прошлого.

Завоевав академическое пространство практически без сопротивления, постмодернизм стал утверждать себя на страницах школьных и вузовских учебников по истории Украины. Немногие профессионалы осознают сегодня опасность эрозии исторической памяти народа. Через поколение наши потомки рискуют изучать прошлое страны в авторском восприятии какого-нибудь «украинского Бушкова».

ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ МИФОТВОРЧЕСТВО

Региональная история переживает рождение своей либеральной версии. И здесь тоже не обходится без авторской беллетризации событий. Историческая память территориальных общин — полигон для опробования самых невероятных гипотез краеведческого прошлого.
В этом плане показателен пример Николаева, который в течение двух веков имел статус закрытого города.
Здесь находился штаб главного командира Черноморского флота и портов, судостроительные верфи и береговая флотская инфраструктура. В общем, военный гарнизон, где гражданская жизнь едва теплилась, а интересы армии всегда превалировали над нуждами местного населения. Гауптвахта, плац, казармы и офицерское собрание — культурные очаги армейского захолустья первой четверти XIX века. «Жить в Николаеве довольно скучно, — отмечал приехавший сюда в 1846 г. В. Г. Белинский. — Город этот флотский и набит матросами и офицерами.» Первый николаевский историк Г. Н. Ге в 1860 г. подвел печальный итог существования гарнизона: «Седьмой десяток существования Николаева, с 1850 по 1860 год, не оставил по себе уже никаких следов чьей бы то ни было горячей деятельности в городе на пользу его благоустройства».

Николаев проиграл экономическое соревнование порт-о-франковской Одессе, которая в XIX веке расцвела на хлебной торговле и стала самым крупным торговым портом империи на Черном море.
Серое прошлое изолированного военного поселения явно диссонирует с сегодняшним обликом города, который по обилию персоналий, внесших весомый вклад в национальную культуру, занимает одно из ведущих мест в Украине. Два века изоляции и искусственного сдерживания деловой инициативы николаевской общины аккумулировали творческий потенциал горожан на ускоренное развитие экономической и культурной инфраструктуры бывшего монохозяйственного центра.
Безликая история корабельного края перестала удовлетворять местных политиков и отвечать идеологическому обеспечению растущей экономики. Местные СМИ активно публикуют материалы энтузиастов от истории, которые создают уникальное региональное прошлое постмодернистскими инструментами.
Сегодняшние николаевские школьники свято верят, что Гомер и Геродот — их земляки. Оба здесь родились, выросли и состоялись как личности. Отец истории Геродот жил где-то между гостиницей «Ингул» и 2-й гуманитарной гимназией, а Гомер проживал в Ольвии в районе Северных ворот.
Жители разгромленной ахейцами Трои бежали в Северное Причерноморье и поселились на территории Николаева, основав городище Дикий Сад на берегу Южного Буга.
Николаевская земля — родина Олимпийских игр: в Очаковском районе на Кинбурнской косе обнаружен «Ахиллов дром» — первый стадион на планете, где Ахиллес пробежал стадию быстрее всех и положил начало состязаниям, которые потомки назовут спортом.
А. С. Пушкин прочно поселен в городе. Здесь поэт творил, флиртовал и скрывался от неусыпного внимания графа Воронцова и т. д. и т. п.
Николаевская городская община не одинока в своем стремлении обрести уникальное прошлое. В Запорожье местные историки поднимают боевое искусство сечевиков до мистической планки. В Днепропетровске Нестор Махно в краеведческом исполнении — добрый самаритянин, который только и делал, что заботился о сирых и убогих, в Крыму татары «тянут одеяло» на героическую созидательную историю своего ханства, где запорожцы олицетворяют «темную, разрушительную силу». В общем, стороннему человеку понятна мотивация местных политиков, которым необходимо «заручиться поддержкой прошлого», чтобы оправдать свои самостоятельные шаги в жесткой структуре унитарного государства.
Вызывает удивление другое обстоятельство. Периферийными историками в основном востребовано древнее и средневековое прошлое территорий. За бортом внимания краеведов осталась новая и новейшая история: развитие предпринимательства, местного самоуправления, история банковского дела, правоохранительных органов и юстиции — все то, что необходимо для обеспечения преемственности в строительстве гражданского общества. Эта тематика не востребована местными политиками, а значит, развитие гражданских правоотношений не актуально и не стоит на повестке дня.

ГОСУДАРСТВЕННОЕ МИФОТВОРЧЕСТВО


Институт истории НАН Украины в этом плане еще недавно был подобен флюгеру. Организаторы науки чутко отслеживали направление политических ветров и готовы были «по свистку» создавать ту историю, которая оправдывала бы современный политический курс.
В 1994 году «Вестник НАН Украины» в двух номерах публиковал статью к. и. н. Юрия Каныгина о древнейшем периоде жизни страны. Статья была революционная. Оказывается, наша родина — ойкумена цивилизации. Именно с берегов Днепра человек пошел осваивать Землю. Не Египет, не Шумер, не Китай и не Индия, а именно Украина — колыбель человечества. Все остальные культуры производны и вторичны, утверждал автор и приводил доказательства. Академики промолчали. Они поняли, что первые шаги государственного строительства должны быть идеологически поддержаны «самим ходом истории».
На периферии эта публикация была воспринята как команда. Региональные советы по защите диссертаций принялись утверждать темы кандидатских и докторских работ, которые были призваны разрабатывать это направление. Однако через несколько лет тихо, без лишнего шума, вернулись к привычной хронологии, в которой Украина заняла свое место в мировой истории.
Профессиональные историки чувствуют тотальную интервенцию массовой культуры в традиционную науку, но что-либо предпринять не в силах, так как сами являются носителями определенной концепции исторического знания, которая обслуживала в свое время интересы большевистской элиты.
Эта концепция имела сильные и слабые стороны. Сильные — стройность и простота конструкции (пять общественно-экономических формаций, три закона диалектики и проч.), доступность и универсальность структуры (история рассматривалась по схеме: политика — экономика — культура). Недостатки — чрезмерная идеологизация, отсутствие навыков пользования методикой вспомогательных исторических дисциплин (нумизматикой, геральдикой, сфрагистикой* и т. д.), неумение работать в пограничных с историей областях (историческая этнология, антропология, евгеника** и др.). И самое главное — всеобщее нежелание работать с источниками. Курс источниковедения в столичных университетах длился всего один семестр (1 пара в неделю), а в провинциальных вузах он практически отсутствовал.
Между тем в дореволюционной России этот курс сопровождал студента-историка весь период обучения, и его профессиональная пригодность зависела от умения работать с источниками. Это тяжелый труд и черная работа. Не каждый способен анализировать архивные документы и грамотно реставрировать историческое прошлое. Гораздо проще воспользоваться постмодернистской методикой и придумать свою «уникальную» историю, которая будет востребована какой-нибудь партийной программой.

Бескорыстную историю сегодня творят только пенсионеры-энтузиасты. Вчерашние врачи, учителя и инженеры сидят в библиотеках, листают старую периодику и будоражат воображение граждан своим неповторимым прошлым.
Суть постмодернизма в истории состоит в изменении порядка реконструкции исторической действительности: сначала создается авторское прошлое, а затем под него подгоняются (трактуются) исторические источники. .
Академическая наука определяет этот метод как спекулятивный еще со времен Аристотеля. Постмодернистские инструменты реставрации национальной истории — это способы деформирования общественного сознания в угоду частным интересам: личностным амбициям, политической коньюктуре, интересам корпоративных групп. Государство экономит на науке и фундаментальных исследованиях, значит… это кому-то выгодно.
Добавить комментарий
Комментарии доступны в наших Telegram и instagram.
Новости
Архив
Новости Отовсюду
Архив