«Привет, мои дорогие. Папа сейчас на корабле в Норвегии. Сейчас 19 декабря, полночь. Не скучайте без папы. Я вернусь где-то через пять месяцев. А пока посмотрите, как здесь красиво».
На дворе 2015 год. Пять дней до рождества. Украинец Дмитрий Кравченко стоит на палубе краболовного судна «Валка». Корабль пришвартован в гавани Ботсфьорда. На улице минус пять, дует сильный ветер. На фоне белого снега море кажется черным. Дмитрий прибыл в Норвегию, чтобы ловить снежного краба. У него за спиной осталась война. Нищета. Безденежье. Безработица. А еще — жена Ирина и малыш Тимофей, которому всего годик. Это ему он записывает послание на мобильный телефон.
«Слушай маму. Будь хорошим мальчиком. Не болей. Целую. Очень тебя люблю. Смотри, какая у меня борода! С ней я никогда не мерзну. Норвежцы принимают меня за своего. Все будет хорошо. Наберись терпения, и все будет хорошо».
Новая золотая лихорадка
Двадцать лет назад у берегов Норвегии в юго-восточной части Баренцева моря выловили первого снежного краба. С тех пор ценный пришелец размножился в водах к северу от Норвегии и России. Снежный краб — изысканный деликатес, которому рады в ресторанах Азии, Америки и Европы. В последние годы международный спрос на него неумолимо растет. С 2014 года средняя цена выросла в три раза с 26 до 88 норвежских крон за килограмм.
В 2014 году Институт морских исследований подсчитал, что потенциал промысла снежного краба в Баренцевом море в 2035 году составит от 40 до 100 тысяч тонн.
Пока норвежские рыбаки размышляли, стоит ли новая золотая лихорадка свеч, в крошечную гавань Ботсфьорда повалили суда из других стран. Первым пришел испанский корабль, это случилось в 2013 году. Затем стали появляться латвийские и литовские суда и даже российские корабли с тихоокеанского побережья. У них имелись специальные южнокорейские ловушки для крабов. Среди матросов были русские, украинцы и индонезийцы.
Один из них — Виктор Кравченко.
За кулисами стояли российские, корейские и американские предприниматели, чья непроницаемая сеть протянулась от Сейшел и Панамы до Владивостока и Гонконга. Пока добычу краба не урегулировали законодательно, они нацелились выжать максимальные прибыли.
К концу 2016 года в норвежские порты была доставлена в общей сложности 31 тысяча тонн снежного краба на сумму в 900 миллионов норвежских крон. Две трети добычи обеспечил иностранный флот.
После 2016 года прибалтийские и российские суда доставку снежного краба в Норвегию прекратили — из-за норвежских и российских ограничений.
Приехать в Ботсьфьорд и влюбиться
Впервые Дмитрий увидел Норвегию в окошко микроавтобуса, который забрал его и других моряков из аэропорта Мурманска и привез на причал Ботсфьорда. Моряки снимали поездку на телефоны: на видео все улыбаются и смеются.
Царило хорошее настроение, хотя все явно переживали, что их ждет дальше. Мимо проплывали запорошенные снегом сопки, поросшие согнутой ветром карликовой березой. Когда они прибыли на место, исчезла всякая растительность: их ждал пустынный арктический пейзаж. Перед ними раскинулся Ботсфьорд — сонный городок, где главной ветвью промышленности является рыболовство. Стоял декабрь. Жителей на улице не видно: все попрятались по домам.
Дмитрий отправляет домой в Одессу фотографии и видеопослания. На них — пустые улицы, деревянные дома, праздничная иллюминация, елка с рождественскими гирляндами. Скульптурная композиция: дед Мороз едет в санях, запряженных оленем.
Так началась новая влюбленность Дмитрия. Жене он с жаром рассказывает, что у людей на окнах нет решеток, что все чувствуют себя в безопасности и никто не боится, что его ограбят. Норвежцы хорошо зарабатывают, такой нищеты, как дома на Украине, здесь нет и в помине.
Курс на «Лазейку»
Через пару дней судно вышло из Ботсфьорда и взяло курс на морской район, называемый Смуттхуллет или «Лазейка». За это время Дмитрий успел обойти все улицы с деревянными домами. Он понял, что увидел лишь крошечную часть страны, но настолько полюбил норвежскую природу и норвежцев, что решил: однажды они с семьей сюда переедут. Он задумал упорно трудиться, чтобы его мечта воплотилась.
Спустя где-то два месяца он отправил домой еще один видеоролик. Стоял уже новый, 2016 год. Латвийское краболовное судно «Валка» вышло в Баренцево море и двигалось к «Лазейке» с сотнями крабовых ловушек на борту.
За два года «Валка» доставила в центральный морозильник Ботсфьорда более 300 тонн снежного краба. На рыбе и крабах с иностранных судов хорошо заработали как морозильник (чей главный владелец — муниципалитет), так и ботсфьордский порт.
Сильный ветер почти заглушает его голос, видно, как судно борется с волнами. Обледеневшая палуба и релинги словно покрыты слоем мороженого. Трое матросов в вымокших до нитки оранжевых комбинезонах балансируют на палубе, пытаясь выбросить за борт ловушку. Их качает, как будто они танцуют на включенной стиральной машинке.
«Вот наша команда. Классные ребята. Такая вот у нас работа. Отправляемся ловить крабов».
Крабовой лихорадке в Ботсфьорде были рады: она принесла городку деньги и рабочие места.
«Лазейка»
Часть Баренцева моря, окруженная экономическими зонами Норвегии и России, а также рыболовной зоной Шпицбергена. Этот район считается международным водами или «открытым морем». 85% континентального шельфа в этом месте принадлежат России, 15% — Норвегии.
Шпицбергенская зона
В соответствии с Договором о Шпицбергене, ряд стран имеют право на эксплуатацию природных ресурсов на архипелаге и вокруг него. Поэтому иностранные суда могут ловить там рыбу, не превышая квоту. Однако Норвегия считает, что морское дно вокруг Шпицбергена является частью норвежского континентального шельфа. А если Латвия выиграет дело в Верховном суде, на кону окажутся и запасы нефти и газа вокруг Шпицбергена.
Далеко от дома
Между Ботсфьордом и Одессой — целая пропасть. В Ботсфьорде царит норвежское благоденствие, а большинство украинцев живут в глубокой нищете. Пригороды Одессы застроены серыми многоэтажками, каких полно по всему бывшему Советскому Союзу. В прихожей трехкомнатной квартиры на шестом этаже висит норвежский флаг. В последние годы здесь жили Дмитрий Кравченко, его 27-летняя жена Ирина и сын Тимофей.
У Ирины длинные темные волосы. Она высокая и стройная, пытается улыбаться. Взгляд твердый. Сосредоточенный. Ей даже как будто немного неловко. Она пять лет изучала экономику и работает менеджером в банке, но получает около 3 000 крон в месяц. Больше половины денег уходит на коммунальные услуги и детский сад.
Снежный краб
Крупная разновидность краба, ценится как деликатес наравне с королевским крабом. Особенно высоким спросом пользуется в США, Корее и Японии. Естественный ареал обитания — Тихий океан от Японии до Берингова пролива, а также Атлантический океан от Кейп-Кода до западного побережья Гренландии. Впервые замечен в Баренцевом море в 1996 году. Институт морских исследований оценивает потенциал промысла в Баренцевом море в 100 тысяч тонн к 2035 году. В промышленный лов идут лишь самцы, достигающие веса до полутора килограммов.
Дмитрий раньше работал егерем в заповеднике, но с началом войны в 2014 году украинская экономика рухнула. Только за один год средняя заработная плата на Украине снизилась с 4 000 крондо примерно 1 600 крон в месяц. Повседневная жизнь, напротив, вздорожала. Сводить концы с концами становится все сложнее.
«В конце концов Дмитрию стали платить меньше 1 000 крон в месяц. Мы решили, что так дальше продолжаться не может, пора искать работу за рубежом», — рассказывает Ирина.
Она сидит на пуфе в крошечной комнатке. Тимофею уже исполнилось четыре, и он пошел в детский садик.
Голод и холод
Один знакомый рассказал, что на латвийское рыболовное судно, работающее в норвежских водах, нужен человек. Осенью 2015 года Дмитрий отправил резюме. В трудовом договоре значилось, что его наняла компания «Мэйкинг менеджмент» с Сейшельских островов. Судном, на котором ему предстояло ходить, владела латвийская судоходная компания «Балтюра сервис».
Ирина и Дмитрий вздохнули с облегчением. По контракту Дмитрию полагалась зарплата в 13 000 крон (103 000 рублей).
К сожалению, воплотиться в жизнь этим мечтам было не суждено.
«Когда он вернулся через пять месяцев, его было не узнать. Щеки ввалились, штаны падают. Рассказал, что приходится вкалывать по 12 и 16 часов каждый божий день. Без выходных. Что провианта не хватает, и команде приходится есть приманку для рыбы», — вспоминает Ирина.
На «Валке» Дмитрий постоянно мерз. У него большой размер ноги, и форменных бот подходящего размера не нашлось. Приходилось носить обычные ботинки на два носка. Мороз на палубе достигал 15 градусов. Иногда приходилось работать в морозильной камере, а там еще холоднее.
«Он говорил, это был сущий ад, — вспоминает Ирина — Платили там неплохо, но ему там не нравилось. Он говорил, что больше туда не поедет ни за что».
На следующий год Дмитрий решил искать работу дома. Безуспешно. В результате в январе 2018 года он снова оказался в Ботсфьорде — соблазнился высокими заработками. Семье нужны были деньги. Владелец его нового судна под названием «Кальмар» был тот же.
Страшная новость
Ирина листает свадебные фотографии. Вот она улыбается во весь рот в объятьях Дмитрия.
Две недели назад ей звонил капитан «Кальмара». Ирина была на работе, собиралась забирать сына из садика.
«Поначалу я решила, что тут какая-то ошибка. Что звонят не мне, просто ошиблись номером. Сказала, что перезвоню».
Ирина заперла кабинет, вышла на улицу, села на скамейку — и только тогда решилась перезвонить.
«Выяснила: никакая это не ошибка. Моего мужа больше нет».
Через четыре дня от капитана пришло электронное письмо с подтверждением.
Клондайк
С 2013 года добычу краба прибрали к рукам прибалтийские и российские суда. В 2015 году, который выдался особенно урожайным, краба выловили свыше 16 тысяч тонн. Ограничения на промысел в норвежских и российских водах появились лишь в 2016 году. Сейчас в Норвегии действует общий запрет на лов снежного краба. Ловить позволяется лишь норвежским судам с особым разрешением. Последние два года квота составляла 4 тысячи тонн.
«Настоящим уведомляю, что 4 сентября 2018 года ваш муж Дмитрий Кравченко покинул каюту в 03:35 и на дежурство не заступил. Не обнаружив его на судне, мы решили, что он упал за борт в результате небрежности. (…) Поиски продолжались три дня, однако ни к чему не привели. (…) Тело Кравченко так и не было найдено. (…) Примите наши соболезнования, как лично мои, так и всего экипажа».
По данным системы электронного слежения, полученным «Дагбладет», «Кальмар» взял курс на север 5 сентября, через полтора дня после исчезновения Дмитрия.
Однако капитан «Кальмара» Игорь Залогин все равно настаивает на своем: на поиски Дмитрия ушло три дня.
По словам Ирины, сыну она ничего не рассказывала. Он до сих пор считает, что папа жив-здоров, что он моряк, и что он — самый сильный на свете. Каждый день он спрашивает, скоро ли вернется папа.
Ирина не в силах сдержать слез.
«Я не понимаю. Когда он устраивался на работу, я была уверена, что это серьезная норвежская компания».
Никто не хочет брать на себя ответственность
Кроме того, что ее 33-летний муж ушел навсегда, Ирина Кравченко отказывается понимать и другое. Почему он исчез в море у Канарских островов, если судно отправлялось на лов краба у берегов Норвегии? Может, крабы — лишь прикрытие? На кого он работал на самом деле? И почему никто до сих пор не взял ответственность за выплату страховки и компенсации за смерть Дмитрия?
Норберт Петровскис — латвийский инспектор при Международной транспортной федерации. Вот что он рассказал Ирине о ее правах:
«Если бы Дмитрия наняла компания, которая платит налоги в Латвии, Ирина могла бы рассчитывать на компенсацию от государства. Но проблема здесь не в латвийских законах, а в том, что фирма „Балтюра сервис" заключает трудовые договоры через компанию на Сейшельских островах».Единственный шанс Ирины на компенсацию — это переговоры с работодателем Дмитрия, считает он.
Ирина уже звонила и писала письма в судоходную компанию, но никакого ответа не получила. Она даже подумывала о том, чтобы самой разыскать судно и подать заявление в полицию, чтобы проверить владельцев и обыскать каюты.
Рабочий день
Директива ЕС от 2003 года запрещает 16-часовой рабочий день, устанавливая «потолок» в 13 часов. Кроме того, между сменами должно быть минимум 11 часов отдыха, а среднее рабочее время в неделю не должно превышать 48 часов. Однако в трудовых контрактах моряков никаких положений о рабочем времени не было.
Она хотела бы, чтобы работодатели Дмитрия выполнили свои обязательства. Но она не знает, с кем имеет дело, и опасается, что дальнейшие поиски небезопасны.
Инспектор Ассоциации норвежских моряков Аньелика Йеструм понимает по-русски. По просьбе «Дагбладет» она изучила контракт Дмитрия. По ее словам, это «стандартный российский трудовой договор» — никаких незаконных формулировок она не видит. Тем не менее ей не понравилось, что договор заключен с фирмой на Сейшельских островах, а Дмитрий нанимался в латвийскую компанию. Это ставит его в уязвимое положение, считает Йеструм.
Курс на Африку
Ирина с Дмитрием были убеждены, что, отправляясь в Ботсфьорд 2 января, он вернется на крабовый промысел. Однако оказалось, что с января 2015 года «Кальмар» ловом крабов на норвежском шельфе не занимался. Власти решили, что краб принадлежит Норвегии вместе с самим шельфом, и квоты латвийским судам не утвердили.
Какое-то время у латвийских судов сохранялась возможность лова в российских водах, но осенью 2016 прикрыли и ее. В январе 2018 года «Кальмар» сам стал бы добычей береговых властей, займись он промыслом краба в Баренцевом море.
Спор с ЕС
Норвегия считает, что иностранцы не имеют права добывать снежного краба ни в «Лазейке», ни в водах Шпицбергена, пусть они и считаются международными. Норвегия постановила, что снежный краб является частью морского дна. Это вызвало споры, и ЕС выделил квоты своим судам в «Лазейке» в шпицбергенских водах в нарушение норвежского права.
Норвежская береговая охрана уже трижды задерживала иностранные суда за незаконный вылов краба.
13 января 2018 года «Кальмар» отвалил от Ботсфьорда и взял курс на литовский порт Клайпеду. Там Дмитрий провел несколько месяцев. Но заниматься пришлось отнюдь не ловом крабов, а чисткой и ремонтом корабля.
20 июня «Кальмар» направился в Исландию забрать приманку. В ночь на 25 июля судно взяло курс на Гренландию и всю следующую неделю челночило между Рейкьявиком и берегами Гренландии, ведя пробный лов краба и забрасывая ловушки наудачу.
«Дмитрий говорил, что за пределами Норвегии краб встречается редко. Постоянно приходится искать новые места. К сожалению, удача, на которую так рассчитывали владельцы, так и не улыбнулась», — рассказывает Ирина.
Тогда «Кальмар» снова взял курс на юг и 3 сентября бросил якорь на Канарских островах.
Дмитрий сообщил Ирине, что теперь они идут к берегам Африки на поиски новых видов промысловых рыб.
Той же ночью, 4 сентября в 03:35, Дмитрий вышел из каюты. Через полчаса ему полагалось заступить на дежурство, однако больше его не видели.
За несколько часов до этого он говорил с Ириной в последний раз.
«Он сказал, что они идут на Мозамбик. Был в хорошем настроении. Товарищи купили подарки и торт, чтобы отпраздновать его день рождения через четыре дня».
Ничто не говорит о том, что Дмитрий интересовался подноготной обоих судов, когда искал работу в Норвегии. В первую очередь он хотел поддержать семью.
В распоряжении «Дагбладет» имеются жалобы, судебные документы, письма в профсоюзы и надзорные органы, а также разбирательства по зарплате. Все они касаются прибалтийского крабового флота, куда входят и «Валка» с «Кальмаром».
Уже 6 июня 2015 года, за полгода до того, как Дмитрий впервые завербовался на судно, группа матерей и жен обратилась за помощью в Союз моряков Украины от имени своих мужей и сыновей, находящихся в Баренцевом море на борту «Кальмара».
«Зарплату не платят по три месяца. На судне 16-часовой рабочий день, переработки не оплачиваются, а отдыха не дают. Условия антисанитарные, а пресная вода и свежая еда закончились уже две недели назад», — пишут они.
«Дагбладет» поговорил с моряками, работавшими на борту «Кальмара». Откровенничать никто не хочет, а некоторые даже признаются, что испуганы. Однако они все же отдали нам свои зарплатные квитанции и трудовые контракты, а также поделились фото и видео с условиями на борту.
«Только посмотрите: никаких спасжилетов, никаких противогазов, вообще ничего. Если что случится, перемрем, как крысы», — комментирует голос за кадром. Камера плывет мимо ящиков со спасательным оборудованием — на всех амбарные замки. Окна в каютах по-дилетантски заделаны герметиком. Камера наезжает на литровую бутылку.
«Вот вся пресная вода, что у нас осталась», — сообщает голос. Между тем камера выхватывает наспех замотанные изолентой провода.
«Сегодня ночью я шел в гальюн, и меня шибануло», — рассказывает голос. Его товарищи жалуются на выматывающие многочасовые смены.
«Мы — мусор, второй сорт», — говорит один из них.
Спасите моряков!
Показания более 40 краболовов, часть из которых работали на тех же судах, что и Дмитрий, свидетельствуют о нечеловеческих условиях. Одни жалуются на ржавчину в питьевой воде, другие говорят, что когда припасы вышли, приходилось есть крабовые клешни и даже приманку, то есть замороженных креветок.
Похожие рассказы доводилось слышать и Норвежской береговой охране. Некоторые краболовы признаются, что им пришлось дорого заплатить, чтобы получить работу.
«Я заплатил агенту 25 000 крон. Мне обещали, что я буду получать 25 000 крон в месяц. Но когда я попал на борт, выяснилось, что платить будут лишь 6 000 крон. Кроме того, за билет, еду и проживание платить тоже мне. Когда я уволился семь месяцев спустя, то все еще ходил в должниках».
«За несколько месяцев каторжного труда по 16 часов в день без единого выходного я заработал 24 000 крон. При этом за три месяца мне так и не заплатили».
«Представитель компании предупредил нас, что если мы хотя бы заикнемся об условиях на борту, домой мы не вернемся. Дескать, с российской стороны границы вас встретят так, что найдут, лишь когда растает снег».
«Дагбладет» установила имя человека, который угрожал расправой. Наш запрос он проигнорировал.
«Среди членов экипажа был немолодой моряк. Когда он медлил или ошибался, матросы унижали его. Каждую ночь его били. Через месяц он попросился сойти в ближайшем порту, даже без зарплаты. Мне до сих пор больно об этом говорить. Но вмешиваться я побоялся. Я боялся, что они явятся за мной, скажи я хоть что-нибудь».
«Дагбладет» послала запрос в судоходную компанию об условиях труда моряков, но ответа не получила. Зато на наш вопрос откликнулся один из капитанов краболовного судна.
Никакого рабства
Капитану Игорю Залогину 53 года. 36 из них он провел в море, последние 15 — на капитанском мостике. Залогин командовал «Кальмаром», когда Дмитрий исчез с судна.
Когда до него дозвонились корреспонденты «Дагбладет», Залогин со своим судном находился в Южно-Китайском море, в сутках хода он южнокорейского порта Пусан.
Залогин отрицает, что условия на борту настолько возмутительные, как описывали Дмитрий и другие моряки.
«Это чепуха. Никакое это не рабство и не торговля людьми. Все знают, на что идут. Условия труда прописаны в контракте. Да, работать в море непросто. Все говорят, что лов краба — самая трудная работа в мире. Но я уверяю вас: эти люди хорошо зарабатывают. У нас отбоя нет от желающих», — сообщил капитан.
Жалобы экипажа на дурную пищу и голод он оставил без внимания. На вопрос об угрозах убийством и расправой и обмане со стороны агентов он ответил, что ничего не знает. Он полагает, что в гибели мужа Ирины никакого криминала нет.
«Мы можем лишь гадать. Ночь, темень. Большая часть команды спала. Мы шли из одного порта в другой».
«Потом мы всех допросили: никто ничего не видел. Мы знаем, что Дмитрий вышел из каюты с телефоном и наушниками, наверное, собирался звонить домой. В ту ночь крепко дуло, так что, может, он поскользнулся, и его смыло за борт».
Кому принадлежат «Кальмар» и компания «Балтюра сервис», он не знает.
«Так они мне все и выложили. Как правило, нам таких вещей не рассказывают».
Залогин говорит, что переживает из-за гибели Кравченко.
«Это тяжелое бремя, ведь пострадала и моя репутация. В жизни во всем виноват капитан. Что бы ни происходило на борту, капитан несет ответственность, и неважно, бодрствует он или спит. Я не могу описать этого чувства, оно будет преследовать меня до самой смерти».
Из парикмахеров на флот
На кого же Дмитрий работал на самом деле? Поиски «Дагбладет» показали, что «Кальмар» и «Валка» принадлежат компании «Балтюра сервис», чей головной офис находится в латвийском порту Лиепае. Согласно реестру латвийских компаний, в 2017 году никаких операций компания не вела. Контактное лицо компании — Александр Раманаускас.
«Балтюра сервис», в свою очередь, принадлежит крошечной литовской фирме «Туриянус», а ей владеет россиянин по имени Максим Чен.
До 2014 года «Туриянус» занимался косметикой и уходом для волос, но потом переключился на вылов рыбы и производство морепродуктов. У компании всего один сотрудник и оборот в 50 000 крон.
В конторе «Туриянус» в литовском порту Клайпеда рыбной промышленностью и не пахнет. Мы обнаружили там парикмахерскую. Женщина-управляющий говорит, что помнит некоего Раманаускаса, вспоминает, что он управлял парикмахерской до нее.
Единственный акционер «Туриянус», россиянин Максим Чен, — юрист, специализирующийся на морском праве. Он служит адвокатом для ключевых игроков крабовой промышленности. Его российский номер не отвечает. Лишь автоматическое сообщение на корейском, что телефон выключен.
Никаких вывесок с названием фирмы нет и по указанному адресу в латвийском порту Лиепае. Большинство помещений вообще пустуют. В коридоре мы встречаем пожилую женщину, у нее седые волосы и очки в металлической оправе.
«Здравствуйте, это „Балтюра cервис"?»
«Нет, никогда о них не слышала. Спросите дальше по коридору».
В самом конце сидит пожилой мужчина. У него что-то вроде радиомастерской.
«Балтюра сервис? Что-то знакомое. Это не они на заднем дворе?»
Идем на задний двор. Встречаем двух женщин, они кажутся напуганными.
«Да, „Балтюра сервис" — это мы».
Начальника на месте нет, но одна из женщин записывает нам его номер и имя: Александр Раманаускас. Мы уже собираемся уходить, как нас нагоняет другая.
«Господин Раманаускас просит, чтобы вы связались с Дидзисом Шмитсом. Он — контактное лицо компании».
Это имя нам знакомо. Шмитс — один из крупнейших лоббистов Латвии. В октябре он стал членом парламента. В новом правительстве ему даже прочат портфель министра финансов.
«Больше я ничего сказать не могу», — добавляет женщина.
Ведущий латвийский лоббист
43-летний Дидзис Шмитс обосновался в четырехэтажном здании в стиле модерн в центре латвийской столицы Риги. На нем темно-синий костюм, белая рубашка и красный галстук. На стене висит большая карта Европы.
«Латвийские бизнесмены не всегда хорошо осведомлены о том, что происходит в ЕС. В этом и заключается моя роль: я помогаю бизнесу понять, как делаются дела в Брюсселе», — объясняет Шмитс. В последние годы он работал на краболовную промышленность.
«Мы считаем, что крабовое мясо в будущем будет стоить столько же, сколько треска. На кону большие богатства, и мы не можем взять и сдаться без борьбы. Мы можем заработать миллиарды, но Норвегия ставит нам палки в колеса», — говорит он.
Шмитс объясняет, что в августе 2015 года две латвийские компании создали Европейскую ассоциацию крабовой промышленности. Свои восемь судов организация именует «флот ЕС», а Шмитс является его официальным представителем.
«Новая эра в крабовой промышленности», — говорится на сайте организации, где расписывается, как отрасль выйдет на миллиардную прибыль. Есть там и перечень судов, входящих в так называемый «флот ЕС». Два из них украшают главную страницу: это «Валка», где Дмитрий работал в 2015 году, и «Кальмар», куда он завербовался в 2018.
Шмитс говорит, что целью организации было заполучить квоты на добычу краба в «Лазейке», ведь Норвегия и Россия вылов в своих водах зарегулировали.
«Мы поняли, что скоро появятся жесткие правила и что надо действовать решительно», — говорит Шмитс.
Когда Норвегия и Россия закрыли другим странам доступ в «Лазейку», латвийские рыбопромышленники сконцентрировались на водах вокруг Шпицбергена.
«Это сокровище, и Латвия с Евросоюзом не прекратят бороться за него», — считает Шмитс.
Владельцы неизвестны
Называть своих работодателей, владельцев «Балтюра сервис», у него нет желания.
«Конечно, я знаю, кто это. Но раскрывать их вам я не обязан», — заявляет Шмитс. Он обещает, что свяжется с ними и спросит, не против ли они.
Он говорит, что отправит нам электронное письмо, когда получит ответ. Но, несмотря на бесчисленные напоминания, никаких писем от него так и не приходит.
«Дагбладет» еще раз попыталась получить комментарий об условиях труда и гибели Дмитрия у генерального директора «Балтюра сервиса» Александра Раманаускаса.
«Ни на какие вопросы я отвечать не буду. Если что, мой представитель находится в Риге — это вы и так знаете», — говорит Раманаускас и кладет трубку.
Не ответили нам и в «Туриянусе».
Приходится возвращаться к Шмитсу. Звоним. Стучимся. Приходит смс, адресованное латвийскому журналисту, который помогал нам с расследованием.
«Здравствуйте. Никаких комментариев от меня не будет. Эти ваши „коллеги" из „Дагбладет" работают на норвежское правительство, саботируя интересы латвийского государства. Думаю, вам это прекрасно известно. Они распространяют списки и фальсифицируют информацию (…) Рекомендую вам и вашим коллегам перестать подрывать интересы нашей страны и ни в коем случае с этими „господами" не сотрудничать!»
Иринины молитвы
Конец октября. Со дня исчезновения Дмитрия Кравченко прошло два месяца. Утро. Ирина Кравченко склонилась за компьютером в своей одесской квартире. В последние недели мы общаемся с ней по интернету. Даже на видео видно, как она измучилась. Она не высыпается: спать не дают размышления о гибели мужа и о том, как им с сыном получить полагающуюся компенсацию.
«Я хочу знать, что произошло, но никто не желает со мной разговаривать. Никто ничего не объясняет», — жалуется она.
Наше журналистское расследование показало, что ее муж работал на судне под латвийским флагом. Оно принадлежит латвийской компании, которой владеет литовская фирма, которой владеет российский адвокат. Трудовой договор Дмитрий Кравченко заключил с кадровым агентством на Сейшельских островах, а зарплата поступала из южнокорейского банка в Пусане.
По словам Ирины, на «Валке» и «Кальмаре» Дмитрий получал зарплату в соответствии с договором.
В «Балтюра сервисе» Ирине дали адрес и телефон кадрового агентства «Мэйкинг менеджмент» на Сейшелах, но выяснилось, что такого адреса нет, а телефон не отвечает.
Наконец, «Дагбладет» удается дозвониться до человека в Африке, который подписывал контакт Дмитрия.
«Здравствуйте, к сожалению, у меня нет времени это обсуждать», — говорит он и вешает трубку.
После этого ни на письма, ни на звонки он не отвечает.
Норвежский адвокат Сигмунд Цвильгмейер Берг раньше выручал российских моряков, которым не платили зарплату в Норвегии. Механизм кажется ему знакомым: компании мутят воду, чтобы сплавить ответственность на другого.
«Это делается для того, чтобы лишить работника всяких прав», — говорит адвокат.
Между тем Ирина Кравченко мучается вопросами:
«Что, если Дмитрий выжил? Вдруг его подобрали? Может быть, он лежит тяжело раненный в больнице, где его никто не знает? Я должна знать, вдруг есть надежда».
Капитан Игорь Залогин полагает, что надежды быть не может.
«Вряд ли есть хоть какой-то шанс, что он жив», — сообщил он «Дагбладет». По его словам, терять единственного кормильца тяжело. «Но она еще молода. Ей предстоит работать и воспитывать сына».
