Сегодня в США если вы белый и немного консерватор, — то вы однозначно расист

Леваки со своей показной добродетелью стали тем самым тоталитаризмом, который якобы ненавидят. Они записывают в нацисты всех без разбору, пишет автор, отмечая, что это коснулось и его. Американское общество утрачивает толерантность, теперь там ни у кого нет права на несогласие

Я расист? А вы? Мне говорят, что я по-любому расист, тут, мол, и обсуждать нечего. Сегодня если вы белый, в возрасте, со Среднего Запада и немного консерватор, — то вы однозначно расист. Даже если ничего расистского вы в жизни не сказали и ни разу не обидели черного, вы — по первородному греху — являетесь частью «системного расизма».

Допустим, ваши предки-иммигранты приехали в США через 75 лет после отмены рабства, а вы, расист этакий, даже не можете найти себе работу на прожиточный минимум, — это неважно. Нравится вам это или нет, вы все равно пользуетесь привилегиями благодаря системе 400-летней давности. Изменить себя вам не дано, и за это вас ненавидят. В этом «системность» и заключается — никто ее не выбирает, это просто такая черта нашей общественной, экономической и политической системы.

Хотел бы я сказать, что это всё из новостей, но в последние дни я много чего услышал от одной близкой родственницы, и не меньше — от давнего друга. Оба со мной больше не общаются. Ей я слал на день рождения поздравительные чеки, когда она еще в школу не ходила. С ним мы вместе росли. Оба ушли из моей жизни, потому что интернет сообщил им, что я расист.

Из-за левого фундаментализма, — старожилы вообще сказали бы «толпа», — мы живем в стране, где всякого можно обозвать нацистом или расистом и уволить. Раньше речь шла о настоящих, форменных нацистах. Так что никаких «Спасибо, Эли Визель, за этот трогательный рассказ. Теперь в качестве опровержения заместитель Гитлера Мартин Борман…». Чтобы твое мнение считалось недозволенным, полагалось действительно быть нацистом.

Теперь уже необязательно. Исследователь расизма Ибрам Кенди считает, что теперь можно быть либо расистом, либо антирасистом, а такому понятию как «не расист» вовсе нет места. Газета «Нью-Йорк таймс» призвала белых союзников «предупредить своих родственников и близких, что вы не будете с ними общаться или отвечать на телефонные звонки, пока они не станут активно поддерживать чернокожих». В другой статье описывалась прямо-таки моя ситуация: «Сторонники „Жизнь чернокожих имеет значение" расфрендились в „Фейсбуке" со своими расистскими родственниками». В «Твиттере» ветка об одной такой семейной ссоре набрала более 800 000 лайков. «Хаффингтон пост» опубликовала статью, где женщина-полукровка высмеивает собственную белую мать за «белизну».

В школе дискуссионные клубы раньше предлагали тему заранее, но кто на чьей стороне будет спорить, не назначали. Смысл в том, чтобы вы с жаром отстаивали позицию, с которой не согласны. Так вы узнаете что-нибудь новое и посмотрите на вещи с другой стороны. Это полная противоположность тому, чтобы обозвать кого-нибудь ведьмой, — я хотел сказать, расистом, — и отфутболить.

Мы перестали понимать прелесть споров и их дальнего родственника — компромисса. От терпимости к чужим взглядам не осталось и следа. Нынешний левый фашизм вообще не разбирает мнений, ведь это всего лишь приобретенные мысли, побочный продукт цвета кожи и класса. Изменить вы ничего не можете — поэтому сидите и извиняйтесь, пока вас будут игнорировать на семейных встречах, вычеркивать из друзей и «отменять». От редактора «Нью-Йорк таймс», уволенного за статью сенатора, до меня, который усомнился в практической пользе отмены полиции и потерял из-за этого друга, — ни у кого из нас нет права на несогласие. У меня ведь «белый менторский тон» (а раньше был «снисходительный мужской»). Я еще ничего не сказал, а за меня уже все решили. И это целая профессия — один журналист с черного сайта новостей даже называет себя «беловедом».

Я понятия не имею, откуда повылезали все эти «сознательные» белые граждане. После смерти Джорджа Флойда мир вокруг меня словно переполнился оголтелым сочувствием, СМИ внушают чувство вины, а люди выдают себя за ярых борцов с полицией, хотя неделю назад обо всем этом и слыхом не слыхивали.

Компании сломя голову, словно только что обрели Иисуса на собрании анонимных алкоголиков, лепят на свои сайты баннеры «Жизнь чернокожих имеет значение». Газета «Вашингтон пост» пишет, что афроамериканцы поражены количеством белых друзей, многие из которых даже шлют деньги, ведь чувство вины — дорогое хобби. Белые знаменитости наперебой каются в прошлом невежестве по расовым вопросам. Некто, именующий себя инфлюенсером и тренером жизненного роста, опубликовал в «Инстаграме» руководство «Как правильно общаться с черными друзьями». Кого все в едином порыве поддержали на прошлой неделе?

На прошлой неделе рабочий чат гостиничной компании, где я работал до эпидемии коронавируса, взорвался, когда в Черный вторник, коллективная акция протеста против расизма и жестокости полиции, прим. перев.) отдел кадров прислал невинный запрос. Почти все белые сотрудники, чуть ли не обезумев от гнева, набросились на кадровиков с обвинениями в расизме. Разумеется, слепой паразитке-кадровичке (еще и расистке) не пришло в голову, что вторник — это такой частный расовый Рамадан, когда всем полагается воздерживаться от реальности. Она ведь не подписана в «Твиттере» на правильных людей. Толпа, словно надувшись смузи из человеческого гормона роста и амфетаминов, бесновалась, пока компания не пошла на попятный и не выдавила из себя подобие извинения. Затем они праздновали, будто они вернули Джорджа Флойда к жизни.

Отдел кадров зря позволил застать себя врасплох. Безработные живут в мире, где задача журналиста — «баламутить людей». Их учили, что главный довод — это «могу заявить как…» (женщина, пережившая домогательства, глубоководный ныряльщик и так далее). И никакими аргументами, никакими историческими фактами их жизненный опыт не перечеркнуть.

Они выросли на телешоу, где белых и черных персонажей подбирают, словно нанизывая некие волшебные бусы разнообразия. Они заставили начальника извиниться, потому что выдуманные расовые «праздники» тоже угодили в список вещей, где инакомыслия не допускается. Скоро нас вообще всех обяжут вставать на колени, когда на спортивных мероприятиях исполняется государственный гимн.

Махровое самодовольство так и сочилось. Такое чувство, эти люди воображают себя на переднем крае революции, у горящего Рейхстага, к которому шли четыре года. Так почему же это переломный момент?

Да в общем-то нипочему. Это не последовательная позиция, а этакий радикальный шик для тех, кто уже несколько месяцев отрезан от баров и спортзалов. Им, похоже, невдомек, что мы через это проходили не раз — после гибели Родни Кинга, Эрика Гарнера, Фредди Грея  и Майкла Брауна  (чернокожие, убитые полицией, прим. перев.). Кажется, будто протесты — это последний раунд «Черных жизней», «Оккупай», розовых шапочек, «Марша за жизнь» и других движений, вплоть до «Лайв эйд» в 1986 году, где группа «Квин» выступала перед нашими расистскими родителями, чтобы остановить голод. Помните, как Леонард Бернcтайн закатил в 1970 коктейльную вечеринку ради поддержки «Черных пантер», и об этом написал Том Вулф? Вот тогда многое изменилось, — люди ведь тогда еще свободно говорили «негр». Но я не сомневаюсь, что через год полицейские участки никуда не денутся.

На то чтобы разработать правила игры и унять мародеров ушло несколько тяжелых ночей, но протесты стихли, и все как-то устаканилось: демонстранты приходят с бутылками с водой и полезными перекусами. Маршрут установлен полицией, никакого тебе «кровь из носа». Пока все просто балдеют от своей революционной постановки за полицейским кордоном, не надо никого жарить из перцового баллончика. «Ассошиэйтед пресс» (Associated Press) пишет, что буйные протесты у стен Белого дома превратились в своего рода «уличную ярмарку». Видите, никто так и не смог объяснить, как краденое пиво из лавки йеменских беженцев связано с расовой справедливостью.

Остается пустота, потому что никакая это не борьба расизма с антирасизмом. Это Черный гнев против Белой вины. Полицейские быстро успокаивают первое, а СМИ медленно изнашивают второе. Это означает, что бороться с реальными проблемами никто не собирается, но каждый почувствует себя великим праведником. Пока снова не бабахнет.

Однако сопутствующий ущерб показной добродетели порождает тоталитаризм, с которым они якобы борются, отрицая всех несогласных. Идеи наполняются новым смыслом — злыми «-измами» вроде расизма, сексизма, фашизма — и вытесняются с рынка заодно с людьми, которые хотят их обсуждать. Вас не позовут жарить сосиски, вам не найдется места за столом в День благодарения. В политической системе, основанной на компромиссе, я не понимаю, как нам все уладить.

Как по мне, никакой я не расист. И с потерянными друзьями я как-нибудь справлюсь. А вот справится ли Америка, я не уверен.

Питер ван Бурен — ветеран Госдепартамента с 24-летним стажем, автор книг «Мы хотели как лучше: как я помог проиграть битву за сердца и умы иракского народа», «Война Хупера: роман о Японии времен Второй мировой войны» и «Призраки Тома Джоуда: история о 99 процентах».

The American Conservative, США