Ликвидация последствий взрыва на Чернобыльской АЭС. Как это было

Третий Ангел вострубил,

и упала с неба большая звезда,

горящая подобно светильнику,

и пала на третью часть рек и на источники вод.

Имя сей звезде полынь;

и третья часть вод сделалась полынью,

и многие из людей умерли от вод,

потому что они стали горьки.

«Откровение Иоанна Богослова»

24 года назад мир был потрясен известием — 26 апреля 1986 года, в 1 час 23 минуты, на Чернобыльской атомной электростанции произошел взрыв. Радиоактивное облако накрыло не только окрестности АЭС, но и достигло другие страны — Белоруссию, США, Японию, страны Европы. На протяжении нескольких дней 30-километровая зона вокруг развороченного взрывом 4-го реактора атомной станции «превратилась» в зону отчуждения — власти официально признали, что жить на этой территории опасно для жизни. Практически сразу после эвакуации местных жителей, в зону отчуждения поехали ликвидаторы — те, кто ценою своего здоровья, а многие и жизни, спасли мир от неминуемой гибели. В числе тех, кто отправился ликвидировать последствия катастрофы, были и николаевцы. Среди них — сотрудники 2-й пожарной части города Николаева Олег Швец, Владимир Зинкевич, Игорь Сатура и сотрудник пожарной охраны 1-й части Василий Кучманич, ныне пенсионеры пожарной охраны. Люди они немногословные, скованные «под прицелом» видео- и фотокамер, о событиях 24-летней давности вспоминают с неохотой. Все четверо в один голос заверяют, что они не совершали никаких подвигов — это была обычная работа.

Ничего сверхъестественного — обычная работа

Игорь Сатура прибыл в зону на девятый день после аварии. В зоне он пробыл 15 суток.

- Я ехал на курсы повышения квалификации. 3 года прошло после окончания училища и нужно было повышать квалификацию. А когда приехал в Киев, нас начали готовить к поездке на станцию. Мы оставили все свои вещи в центре переподготовки, нас переодели и отправили в Чернобыль. Я тогда был совсем худенький, скажем, 46 размера, а дали солдатскую форму без пояса 56-го. Можете представить себе, как это со стороны смотрелось. А уже там, когда привезли, с одеждой проблем не было. Там нас сразу переодели, — вспоминает Игорь Сатура. — Одежду меняли по 4 раза в день. На станцию заходишь, снимаешь одежду и одеваешь другую. Ту одежду, которую снимали, сразу утилизировали. После смены зашел в баню, помылся, и снова переоделся в новые вещи.

- Сначала там тяжело было, в первую очередь психологически тяжело. Хотя, ничего особенного там и не было. Обычная повседневная работа, как и везде, - продолжает Игорь Сатура. — Могу сказать, что с одной стороны мне сильно повезло. На момент, когда я приехал в зону, у нас начальником отряда был полковник Маевский, который в свое время работал начальником пожарной части в Южноукраинске. Он нас учил, наставлял все время. Получилось так, что первые 5 суток меня учили, а оставшиеся 10 уже учил я.

Поскольку людей катастрофически не хватало, то Игорю Сатуре вместо положенных 10 суток пришлось пробыть в зоне 15. А работы хватало — приходилось и на пожары выезжать, и откачкой «тяжелой» воды из-под реактора заниматься.

- Возили нас на станцию на БРДМ, есть такая машина. «Летала» она со скоростью под 100 километров в час. Так того короткого времени, за которое он «пролетал» мимо разрушенного реактора, хватало, чтобы мы «подхватили» по 2-3 рентгена. Такая вот там ситуация была в первое время, - говорит пожарный.

Олег Швец работал в поселке Зеленый Мыс, который находится неподалеку от Чернобыля, с осени 1987 года по весну 1988.

- В наши обязанности входила охрана поселка Зеленый Мыс. Сам поселок появился уже после аварии. Его срочными темпами построили на месте небольшого села. В нем жили все — и военные, и строители со всей Украины. Мы как раз и должны были охранять все строения, которые предназначались для ремонта атомной станции. Работали мы вахтенным методом — 10 суток ТАМ дежурили, а затем домой уезжали. И так полгода, - рассказал Олег Швец.

 

За полгода, проведенные в зоне, Олегу Швецу пришлось не единожды выезжать на пожары — горели не только здания, но и леса, которые под воздействием радиации «перекрасились» из зеленого цвета в рыжий.

- Нам выдавали дозиметры, старались как-то контролировать фон. Но как его можно проконтролировать, если тут ты стоишь нормально, а отошел на 10 шагов — и уже дозиметр показывает абсолютно другое. На пожары, понятное дело, в спецодежде выезжали. Хотя, ничем особенным не отличалась эта работа — все как и везде. За полгода три раза приходилось выезжать на лесные пожары. Приезжаем, а лес рыжий совсем. Листья в пятнах. Потушили и вернулись обратно. А был там фон, и какой он был, мы даже и не знаем, — рассказывает пожарный.

А вот Владимир Зинкевич нес службу на самой станции в мае месяце 1987 года — был водителем.

- Мы находились в самом Чернобыле, жили в общежитии. Получалось, что сутки охраняем Чернобыль, а затем на 8 часов (могли сорвать в любое время суток) выезжали на саму станцию. Ездили на 1-й блок, где у нас машины стояли. Приняли, допустим, автомобильную технику и идем на второй этаж, в машинное отделение, где, собственно, и несли службу. В общем, служба как служба, ничего особенного... Объезжали зону, объезжали саму станцию. Хотя, сама обстановка гнетущей была, а так ничего особенного, — поделился Владимир Зинкевич.

В обязанности Василия Кучманича, который пробыл в 30-километровой зоне месяц, входило захоронение «зараженной» техники. Выкапывалась огромная траншея, в которую «фонящую» технику стягивали со всей округи. Затем, как вспоминает пожарный, уже на дне этой траншеи ее прессовали танком.

- Мы за раз по две-три машины цепляли — не будешь же по одной таскать. Мы если бы тогда по одной машине тягали, так не месяц бы там пробыли, а все полгода. Там прямо кладбище этой техники образовалось. Работа еще, кстати, из-за почвы сильно осложнялась — трясины там есть. Чуть отъехал в сторону и все..., - рассказывает Василий Кучманич.

Прямых приказов, как отмечает пожарный, им никто не отдавал, а риск при этой работе был постоянным.

- На лобовом стекле каждой машины, которую нужно было утилизировать, была написана ее доза. Каждый мог сам себе выбирать машину, которую будет тянуть. Ты мог ее прицепить, мог хоть сам в нее сесть. Главное было, чтобы задачу поставленную выполнил, а как ты это сделаешь — это уже второстепенное. Но, ты ведь мог и не доехать вовсе, - пояснил Василий Кучманич. 

Страшно даже не скажешь - жутко было

Первое время после прибытия в зону, как отмечают пожарные, было очень жутко, но уже через несколько дней ко всему вокруг они привыкали.

- Въезжаешь в зону, а там эта техника «мертвая» стоит, народа нет... Рабочие только... Одним словом — зона отчуждения. Страшно даже не скажешь — жутко было. Потом, конечно, привыкали к этому. Но все равно когда туда ехали, то добирались поездом, а обратно, чтобы быстрее уехать, даже билеты на самолет покупали. Настолько было сильное желание побыстрее домой попасть, — поделился Владимир Зинкевич.

24 мая 1986 года на Чернобыльской АЭС произошел серьезный пожар — горели кабельные тоннели между двумя блоками. По словам Игоря Сатуры, угроза была такой, что если бы выгорели кабели, мог произойти еще один взрыв, подобный первому. 

- Почему могла произойти еще одна авария? Да потому, что дальше по шахте были кабели управления рабочим блоком. В общем, на тушение пожара «кинули» всех — пожарный ты, не пожарный, лейтенант ты или полковник... Всем выдали форму и отправили тушить. Тушили мы пожар 9 часов — с 23 на 24 мая. В ту ночь многие люди получили такие дозы радиации, что были сразу эвакуированы из зоны. К примеру, 23 числа был новый заезд, так даже среди вновь прибывших были такие, которые уже 24 мая уехали обратно, — говорит Игорь Сатура.

Тушение пожара в кабельном тоннеле, как отмечает пожарный, осложнялось тем, что он был залит «тяжелой» водой, которая «ушла» из системы охлаждения реактора. Причем, многие кабели даже после аварии оставались подключенными, поскольку в первое время их не могли отключить. Как следствие, происходили короткие замыкания и начинались пожары.

- Чем были опасны эти тоннели? Н у вот, представьте себе... Идешь ты по нему в сапогах — пусть даже в «забродах» - но ведь в каждом тоннеле имеются приямки. Этих приямков под водой ведь не видно. Буквально чуть-чуть мимо шагнул... и этого человека сразу отправляют в Киев. Потому что вода там настолько серьезно была заражена... Бывают химические ожоги, бывают термические, а здесь сразу получались радиоактивные ожоги. То есть, кожа слазит и т.д., - вспоминает пожарный.

После того, как пожар потушили, Игорь Сатура оказался «на распутье» — либо оставаться в зоне еще на сутки, либо выбираться за ее территорию на попутках. Он выбрал второй вариант — вместе с одесситом высмотрел грузовик-бетономешалку с николаевскими номерами и попросился, чтобы их подвезли до Киева. Эти машины-бетономешалки размещались в Киеве — они возили в Чернобыль бетон и арматуру. Делали две ходки, а затем оставались на ночевку в столице.

- Никаких проблем с выездом из зоны у нас не возникло. Документы-то ведь все в порядке были. Но так получилось, что нас в зоне должны были переодеть, но мы оттуда уехали в белых костюмах атомщиков — белая шапочка, белый низ, белый верх и белые бахилы. Как переоделись после пожара, так и уехали. Когда приехали в Иванково, оказалось, что завскладом куда-то ушел, а водитель не мог нас долго ждать и снова мы дальше так поехали. Кстати, Киев мы плохо знали, а водитель нас до самого центра переподготовки довезти не мог. Он нам тогда еще объяснил: «Я вас до базы своей довезу, а там автобус ходит. Две остановки надо будет на нем подъехать». Ну и подъезжает автобус, 127-й номер, как сейчас помню, «Икарус» «гармошка». Автобус был забит до отказа. Мы в заднюю дверь заскочили... и «гармошка» стала пустой в три секунды. Остались только несколько растерявшихся бабушек, которые сидели на сидениях. Как у пассажиров получилось из «гармошки» так запрессоваться в основной автобус, до сих пор не представляю. В Киеве ведь паника сильная была, а тут мы в этих костюмах. Мне тогда стыдно так было, но поделать ничего не мог. Киев я плохо знаю, если бы вышел из автобуса, то не доехал бы, — еле сдерживая смех, рассказал Игорь Сатура.

Дорога из зоны в Киев у пожарных заняла целый день — приехали они в центр переподготовки поздним вечером. Начальник центра как только прибывших увидел, сразу приказал для них натопить баню и выдал новые вещи — форма-то ведь осталась в Чернобыле.

- Начальник центра был просто в шоке от того, как мы добрались. Он у нас еще тогда спросил: «Как вам добраться-то удалось?». Ну, а я ему и ответил: «А как мы доехали? Вот справка у нас есть, на выезде из зоны показали нас и выпустили». У нас ведь с собой ничего вообще не было. Вот как оделись в чужую одежду с пустыми карманами, так и поехали. Все оставили в центре, когда в зону ехали — документы даже оставили. Кстати, кто сглупил и взял туда документы, то их у них там уже изымали и сжигали. Картон ведь радиацию в себя вбирал, — вспоминает Игорь Сатура.

Когда Игорь Сатура приехал домой, то жена его даже не сразу узнала. Она входную дверь открыла и закрыла.

- Я туда ехал в 46 размере,а вернулся даже не знаю в каком... еще и лысый, и черный. Из-за радиации очень сильно загорел. Был вообще белокожий, а сейчас вот солнышко, и я тут же буду как негр. Я когда приехал, то просто было ощущение, что приехал со Средиземного моря. А лысый потому, что волосы у нас состригали. Волосы, они ведь накапливают радиацию, поэтому их состригать приходилось, — рассказывает пожарный.

На солдат и «партизан», носящих лопатами радиоактивные отходы, было больно смотреть

Помимо рабочих будней у чернобыльцев-ликвидаторов, понятное дело, имелось и свободное время. А вот проводили они его по-разному.

- Мы работали сутки через сутки. Сутки работаешь — сутки отдыхаешь. Мы жили в общежитии, так там, например, любители спорта были. Играли во дворе и в волейбол, и в футбол бегали. Там ведь были и пожарные, и милиция... Так мы играли пожарные, к примеру, против милиции. «Наказывали» мы их так там, - смеется Владимир Зинкевич.

Иногда бывало, что и к Припяти ходили.

- Честно говоря, когда ходили на Припять, так это просто кошмар был. Эти брошенные рыбацкие сети, лодки... Зачастую даже порыбачить хотелось. Весна ведь как раз, рыба терлась... Отдых конечно был у нас, — вспоминает Владимир Зинкевич. - Кормили нас там, во всяком случае, я когда был, неплохо. Еду завозили свежую, там готовили даже. Так что была и горячая пища. Кто, например, на станции дежурил, так туда и помидоры из Киева привозили. Воду в паках привозили. Заступали на дежурство, ящик или сколько нужно воды взяли и пошли. Пей - не хочу.

Олег Швец рассказывает, что в поселке Зеленый Мыс, также кормили бесплатно — плюс там имелась и столовая для рабочих.

- Молочной продукции было сколько душе угодно. Конфеты были... Все, в общем, было. Ходили мы и в столовую кушать. Там ее довольно большую отгрохали, — говорит Олег Швец.

У тех же, кто был на захоронении техники, с отдыхом была некоторая напряженка — график работы был очень плотным.

- Утром ушел, приехал на работу, а вечером приехал назад, переспал и обратно. Мы там месяц были без выходных. Ни в воскресенье, ни в субботу не отдыхали. Вот месяц отбыл, а потом уехал оттуда, - рассказывает Василий Кучманич.

Туговато с отдыхом, понятное дело, было и у тех, кто приехал почти сразу после взрыва 4-го реактора атомной электростанции, хотя и им удавалось «выкроить» немного времени, чтобы передохнуть. Плюс имелись и некоторые проблемы с поставками продуктов.

- Как могли кормить через десять дней после аварии? По всякому было. Пока это все организовалось. Я еще раз хочу повториться — для нас это была обычная работа, — говорит Игорь Сатура.

Как рассказал Игорь Сатура, иногда в свободное время он ходил по ближайшей деревне и отвязывал оголодавших собак, сидевших на цепи, — люди ведь, когда уезжали, думали, что это не надолго.

- Собаки обессиленными были. Десять дней ведь прошло после аварии. Оголодавшие совсем. К ним подходишь, а они уже не то, что не кусались, а даже не лаяли, — вспоминает пожарный.

На тот момент, когда в Чернобыле был Игорь Сатура, внутри самой АЭС (понятное дело, что за исключением разрушенного взрывом реактора) было «чисто», а вот вокруг нее, как говорится, «фонило» не по-детски.

- Солдатиков жалко сильно было, да и партизан (так в обиходе называли призванных из запаса — авт.) тоже. Вы же, наверное, видели по телевизору, как солдаты и партизаны лопатами все это выносили. А еще надо было видеть, как они в этой пыли садились кушать, просто сидели и ели. А кормили партизан так плохо, что они ловили вот эту «грязную» рыбу и ели ее. Там рыбы море было, она там без проблем ловилась. Просто на крючок без всякой наживки. А начинаешь ее готовить, она просто разваливается, - поделился Игорь Сатура.

Если не мы, то кто!

По словам пожарных, каждый из них имел возможность отказаться и не поехать в Чернобыль — никто их не заставлял.

- Я не жалею о том, что поехал туда. Я мог не поехать. Я когда ехал туда, то прекрасно понимал, куда еду. Но ведь, если не мы, то кто? Мой отец тогда служил в управлении пожарной охраны, был начальником отдела гражданской обороны. Именно поэтому он об этой аварии знал. Меня проводили на вокзал, я сел в поезд и поехал. Ну, а кто поедет? Кому-то ведь нужно было ехать. Кто, если не мы? Мать, например, до последнего дня не знала, где я был. Уже потом ей сказал, - говорит Игорь Сатура. - Там нам никто не приказывал. Очень многие приезжали и на следующие сутки уезжали. С одной стороны, люди сами не выдерживали, а с другой стороны, их не выдерживали окружающие. Там ведь разные люди были.

- Понимаете, кто-то ведь должен был эту работу выполнять. Ну, вот, например, давайте возьмем журналиста и пошлем ликвидировать аварию. Поверьте, будет на порядок больше травм... Это ведь определенная школа — пожарная охрана. Это ведь профессионалы, а если попадали туда непрофессионалы, то на это страшно было смотреть. Конечно, мать говорила: зачем оно тебе надо? Были и люди, которые отказывались. В нашей части я не помню, но реально были люди, которые отказывались. Некоторые себе и болячки разные выдумывали, чтобы не ехать туда. Но ведь кто-то борется с преступностью, кто-то тушит пожары, а кто-то должен спасать людей, — подчеркнул Василий Кучманич.

А вот по словам Олега Швеца, в Чернобыль было не так уж и просто попасть.

- Сидела комиссия, расспрашивали: кто, чего?... Дети есть или нет? У меня на то время уже дочке было три года, но ничего, у меня еще сын после аварии родился. Это один из вопросов был. Спрашивали, к примеру, папа и мама коммунисты, а сам коммунист? — сказал Олег Швец.

- Понимаете, мы люди, которые не совершают подвигов — это наша работа. Подвиги совершают те дети, которых по телевизору показывают. Меня до глубины души тронула церемония награждения «Герой-спасатель года», когда награждали 5-летнюю девочку. Вот это действительно подвиг, когда одна 5-летняя девочка другую из проруби вытащила. А здесь все по-другому. Человек пришел на работу, одел форму и все — это уже работа, - подытожил Игорь Сатура.