Цыганское счастье: как живет табор на свалке под Николаевом

Информация о том, что на главной городской свалке под Николаевом существует целый поселок, в котором вместе с детьми живут несколько десятков цыганских семей, вызвала ажиотаж в николаевских СМИ. Опубликованные фото и вовсе шокировали: хижины из кусков фанеры, чумазые, босоногие дети — все это больше напоминало шанхайские трущобы 20-х годов минувшего столетия, чем современную, демократическую страну, изо всех сил рвущуюся в Европу. Чтобы понять, кто такие обитатели трущоб 21-го века, как и почему они там оказались, чем занимаются, как живут, корреспонденты «Новостей-N» отправились в цыганский поселок.

 

Найти стихийное поселение оказалось делом нелегким. Городская свалка — это вообще отдельный мир. Именно такие мысли возникали при виде огромных гор разноцветного мусора, раскинувшихся на десятках гектаров. В этих громадных завалах кипит жизнь: работают экскаваторы, разгружаются автомобили. Среди отходов, словно муравьи в муравейнике, копошатся люди.

Над всем этим пейзажем кружат черно-белые стаи ворон и чаек, крики которых заглушают даже шум ветра, гонящего со свалки на соседние поля шуршащие полиэтиленовые пакеты. Кстати, сама территория вокруг свалки издали кажется белой: словно снегом, земля устлана теми самыми пакетами, а где поля еще не совсем покрыты пленкой, там, в ожидании, замерли чайки.

В общем, если нужно снимать фильмы о том, что человечество погибнет, утонув в собственных отходах, — добро пожаловать на свалку в Николаеве. Неплохой бы голливудский блокбастер вышел...

Цыганский табор обосновался с противоположной стороны от главного въезда на полигон — подальше от людских глаз. Пестрые хибары стоят в овраге, и увидеть их можно только сверху, с определенного участка полевой дороги.

 

Первыми в поселении нас встретили дети. Несмотря на то, что температура на улице была не выше +7 градусов, одеты они были легко, а некоторые и вовсе бегали без штанов. Около десятка малышей, завидев чужую машину, бросились врассыпную.

Добежав до ближайшей хижины, сорванцы забежали внутрь и закрыли двери. Но любопытство не позволило спрятаться окончательно: за чужаками малышня наблюдала в щели в стенах фанерных домиков, а те, кто постарше да посмелее, даже периодически высовывались в открытые двери.

Выходим из машины, осматриваемся. Похожие на сараи сооружения, накрытые цветной пленкой и увешанные какими-то тряпками, грязными покрывалами и лохмотьями, размещены хаотично. Некоторые соседствуют, как бы подпирая друг друга, есть те, что стоят вообще отдельно от остальных, какие-то побольше, какие-то поменьше. Из крыши практически каждого сооружения торчит ржавая металлическая труба — дымоход. Всего мы насчитали не менее 30 таких сооружений.

Повсюду стоит тяжелый, непередаваемый запах — это «пахнет» свалка.

Пока мы изучали поселение, из ближней к нам хижины вышел парень лет 25-27. Близко не подходил, наблюдал издалека. Но когда направились к нему, не убежал. Узнав, что мы журналисты, удивился: а зачем, мол, нас снимать?

Разговорились: парень говорил на русско-украинском суржике с сильным акцентом, долго подбирая слова — видно было, что общаться на таком языке ему непривычно. Оказалось, что приехал он в Николаев из Закарпатской области, из Ужгорода, и родной язык для него — венгерский. Здесь живет с женой и ребенком. Как и все жители поселения, работает на свалке — именно возможность заработать привела его в Николаев. На свалке они разбирают и сортируют отходы: собирают бумагу, металл, стекло, пластик и полиэтиленовую пленку. Каждый из этих материалов они складируют отдельно, а потом сдают. За день можно заработать 600-700 гривен.

 

По словам нашего собеседника, на зиму поселение практически опустеет — останутся лишь несколько семей, остальные, заработав за теплое время года денег, уедут домой.

Во время нашего общения то ли на ромском, то ли на венгерском что-то кричать в нашу сторону начали двое мужчин, идущих, по всей видимости, с работы на свалке. Из возмущенной тирады можно было лишь понять слова «журналист» и «камера».

- Они ругаются? - спрашиваем.

- Да, - говорит парень.

Общаться после этого он стал менее охотно.

Постепенно любопытство обитателей табора взяло верх над страхом перед чужими: к нам с разных сторон подходят новые и новые обитатели поселения. Всем интересно, зачем приехали, что хотим фотографировать и для чего. Почти все сначала просили их не снимать, но спустя некоторое время охотно на камеру рассказывали о том, как им здесь живется. Мужчины сообщили, что полиция дала им месяц на то, чтобы покинуть данное поселение. Что, в принципе, большинство из них и планируют сделать в ближайшее время.

- Здесь, в основном, все закарпатские, домой будут ехать, - рассказали они.

Продвигаемся дальше вглубь поселения, чтобы поближе рассмотреть хижины. По дороге встречаем 20-летнюю девушку, которая привлекла наше внимание тем, что из-за пазухи у нее выглядывал совсем маленький щенок. Познакомились — девушку зовут Наташа, приехала из Берегово. Наташа пояснила, что щенку холодно — вот она и спрятала его за пазуху. Девушка с гордостью рассказала, что это не какая-нибудь местная дворняжка со свалки, а породистая собака —  специально ездила покупать на рынок.

Наташа рассказала, что ее муж Андрей сейчас на работе, а сама она дома, так как ждет прибавления — девушка на четвертом месяце беременности. Уже к Пасхе у Наташи родится сын, которого она планирует назвать в честь мужа — Андреем, или Андриан по-венгерски.

Наташа оказалась очень приветливой и гостеприимной, пригласила в свой домик, показала фотографии из семейного альбома. Глядя на яркие большие профессиональные фото симпатичной молодой пары, трудно узнать в девушке на снимке стоящую перед нами в грязной одежде Наташу. Но молодая цыганка четко идентифицирует будни и праздники, и ее нынешний внешний вид таков лишь потому, что здесь они с мужем —  на работе.

Девушка добродушно рассказала о быте и условиях жизни в поселении. Так, хижины здесь строит каждый сам себе, коллективного труда нет. В качестве строительных материалов используют все, что найдут на свалке: доски, картон, листы фанеры и шифера, полиэтилен, старые рекламные растяжки. Для того, чтобы  утеплить сооружения, стены снаружи и изнутри завешивают различными тряпками, которых также в изобилии на свалке. Готовят еду и питаются семьи тоже раздельно, за продуктами ездят в город. Воду для бытовых нужд  берут на проходной при въезде на полигон. На вопрос о том, как моются, говорит, что греют воду и обмываются в тазиках.

 

Наташа говорит, что в Николаев ее с семьей привела возможность заработать.

- Дома вообще негде работать, а тут, если несколько дней собирать (отходы. - Прим. авт.), можно получить хорошую сумму, - говорит она.

На зиму с мужем Наташа уедет, скорее всего, в Венгрию, уже сдали документы для изготовления паспорта — благо виза теперь не нужна. В европейской стране молодая семья также намерена устроиться на работу — венгерский язык они знают. Именно на поездку и зарабатывают деньги.

Во время разговора с Наташей к нам подходит еще один молодой мужчина лет тридцати. С ходу вступает в разговор. Вопросы те же: кто? Зачем? Охотно рассказывает о себе:

- Вообще-то я тоже из Закарпатья, до сих пор там прописан, но уже много лет живу в Николаеве, - рассказывает мужчина. В отличие от большинства своих соплеменников, на русском он говорит чисто, без акцента.

 

По его словам, сейчас в поселении живут более ста человек. Что касается детей, которых здесь более тридцати, то местные вроде бы ходят в школу — по крайней мере, так утверждал наш собеседник. А вот закарпатские ни в какую школу не ходят — обучаются, так сказать, силами родителей. Но при этом он заверил, что работать детей никто не заставляет — на свалку их не берут.

- У меня четверо детей. Наши дети ходят в школу, мы живем в селе. Приходим, зарабатываем и едем обратно. Есть возможность хотя бы купить что-нибудь... - говорит парень.

По словам молодого цыгана, условия, в которых они живут здесь, — вполне нормальные. В домиках тепло, во всех хижинах стоят самодельные буржуйки, которые делают из бочек: «приходится даже двери открывать, так тепло».

 

Парень соглашается показать нам свой дом, идем за ним. Но прямо «перед носом» двери закрывает его жена и категорически отказывается впустить нас в хижину. Через некоторое время, увидев наше общение с ее соседями, женщина, все же,  открыла двери, но запретила снимать себя. Между тем домик, в котором живут «николаевские» цыгане, один из самых лучших — сколочен из деревянных досок, а не из тонкой фанеры. Слева от входа та самая буржуйка, возле нее дрова из остатков разнообразных досок. Тут же, при входе, горой свалены «особо ценные» находки со свалки: обувь, несколько кожаных ремней, еще что-то — в полутемном помещении трудно было рассмотреть. У дальней от входа стены устроено ложе, застеленное какими-то тряпками, покрывалами. На полу лежит грязный ковер, на стене справа — иконки. Почему-то рядом висит новенький блестящий половник из «нержавейки».

Как-то очень уж символично среди всего этого интерьера смотрится рекламная растяжка, которой завешана одна из стен. На ней изображена милая девушка и написано слово «будущего»...

 

- Ну, у вас тут все есть. Только телевизора не хватает, - это просто шутка, но хозяйка быстро отреагировала: из-под лохмотьев на кровати женщина достала монитор от компьютера, а хозяин начинает эмоционально пояснять, что как-то куда-то его подключает — и смотрит, как телевизор... Электронная революция, чего уж там!

В это время из соседнего домика раздается музыка — здесь празднуют день рождения. Нас приглашают внутрь. Молодая семья Йосипа и Оли приехали в Николаев из Мукачево «на работу». Вместе с ними в хижине живет их сын — чумазый мальчишка лет трех что-то старательно жует и внимательно изучает нас чернющими, как уголь, глазенками.

В хижине тепло — в буржуйке горит огонь. Фанерные стены внутри, как и у соседей, завешаны потрепанными коврами и покрывалами, по всей видимости, найденными тут же, на свалке. В центре подобие кроватей, у буржуйки, выполняющей еще и символическую роль семейного очага, стоит стол с посудой, рядом табурет. На полу большие пластиковые бутылки с водой.

Из приемника громко звучит музыка — все выходим, у домика собираются люди.

 

Заслышав веселую громкую музыку, дети осмелели и вышли из домиков танцевать.

Интересная деталь: дети здесь практически не говорят и не понимают ни по-русски, ни по-украински. Их родной язык — венгерский или ромский.

Это не мешает им быть довольно коммуникабельными: убедившись, что никакой опасности чужаки не представляют, все наперебой принялись привлекать к себе внимание, чтобы попасть в объектив камеры. Глаза так и искрятся любопытством,  улыбки — до ушей.

 

Несмотря на, мягко говоря, «спартанские» условия обитания, детвора, по заверениям взрослых, здесь практически не болеет. По крайней мере, на вопрос о том, сможет ли, если вдруг заболеет ребенок, сюда приехать скорая помощь, жители табора удивленно пожимают плечами: необходимости такой еще не было.

Но если таковая все же, не дай Бог, возникнет, то у нескольких обитателей поселения есть автомобили — всегда можно отвезти заболевшего ребенка в больницу самостоятельно. В основном это старенькие «Жигули», но есть даже один BMW «на евробляхах».

Между тем световой день близился к завершению, со свалки начали приходить «работяги».

Они возникали буквально из-под земли: мужчины и женщины вылезали из вырытого под забором подкопа. У всех в руках были мешки с сегодняшней добычей.

Одна из женщин привлекала внимание тем, что помимо грязного мешка несла найденного на свалке большого плюшевого слона — подарок трехлетней дочке Еве.

Женщина попросила ее не снимать, так как работать на свалку приехала впервые:

- У меня много знакомых, понимаете, приличных... Они будут мне звонить все, спрашивать...

Пожалуй, это был единственный случай, когда кто-то из наших собеседников каким-то образом показал стеснение по поводу своего рода деятельности и условий жизни. В основном все те люди, с кем мы общались, действительно искренне не понимали: что такого особенного они делают, что их нужно снимать и показывать?

Примечательна особенность: за все время пребывания в цыганском поселке мы не встретили ни одного его обитателя, который роптал бы на жизнь, высказывал хоть какое-то недовольство — ничего подобного. Все довольны и, похоже, даже счастливы. В своей жизни возле свалки эти люди ничего особенного не видят: нормальная работа, платят хорошо. Крыша над головой есть, еда тоже, семья, все вместе. А что, собственно, еще нужно человеку для счастья? Вместе празднуют Рождество и дни рождения, отмечают другие даты, ходят в гости.

- Мы — как и вы, как все люди, - даже с некоторой затаенной обидой в ответ на наши расспросы об их жизни говорят обитатели поселения.

- Мы работаем. Работать надо. Если не будешь работать, карман будет пустой, - говорит один из наших собеседников.

К тому времени, когда нам нужно было уезжать, мы даже прониклись симпатией к этим на самом деле приветливым и работящим людям. Они не воруют и не обманывают на улицах людей, а тяжело работают каждый день, в грязных и потрепанных робах, чтобы потом в красивой одежде позировать перед камерой в фотосалоне — все как и везде. Растят детей, празднуют дни рождения и обижаются, когда их считают не такими, как все. Детей своих, пусть замурзанных и не причесанных, они любят и оберегают. И еще большой вопрос: где эти дети счастливее — в квартире многоэтажки или вот тут, на холме у свалки, танцующие под музыку из радиоприемника...

По предписанию полиции, уже через месяц табор уйдет из Николаева, а куда — они и сами не знают, каждый по своему пути. Их путь не выстлан красной дорожкой, он выложен мусором с городской свалки, но это не делает их какими-то ущербными или неполноценными: их работа куда более нужная, чем работа большинства тех, кто, сидя в кожаном кресле, даже не знает, куда его мусор девается из корзины под столом. А жизнь — штука непредсказуемая, и кто знает, где завтра окажется каждый из нас...