Какого миропорядка хочет Китай?

Хочет ли Китай изменить мировой порядок так, чтобы в нем полностью отражались его собственные интересы и его собственный имидж? Это на сегодня может быть самый важный вопрос в геополитике. Но ответы на него, как правило, скорее, раскрывают современные предубеждения, чем то, как будет выглядеть будущая китайская сверхдержава. Те, кто хочет изобразить Китай будущего злобным и экспансионистским государством, указывают на очевидность агрессии в сегодняшней сущности Пекина. Те, кто придерживается менее апокалиптических взглядов, выделяют более гибкие черты китайской политики или отмечают, что Китай столкнется с множеством проблем, которые не позволят ему изменить мир, даже если он этого захочет. Многие западные обозреватели видят растущую новую холодную войну, в которой Китай выступает в качестве версии Советского Союза XXI века.

Такие прогнозы слишком жестки и общи, чтобы с пользой описать комплексный характер подъема Китая — либо для того, чтобы уловить неопределенность в отношении его будущих целей, либо для признания основных элементов, которые сформировали его устремления. Китайская мощь сегодня — это разносторонняя, динамичная сила, образованная сплетением авторитаризма, потребительства, глобальных амбиций и высоких технологий. Назовите это моделью АПАТ: эти инициалы китайского могущества объединяются и переобъединяются, чтобы сформировать современную политическую ДНК Китая и его отношение к остальному миру. Коммунистическая партия Китая (КПК) хочет укрепить свою власть над китайским обществом, она хочет поощрять потребительство внутри страны и за рубежом, она хочет расширять свое влияние в мире, а также разрабатывать и экспортировать собственные передовые технологии Китая. Нынешнее положение Китая и его перспективы на будущее невозможно понять, не рассматривая все эти четыре цели вместе.

Сильное лидерство Председателя КНР Си Цзиньпина важно с точки зрения понимания сегодняшнего Китая и вероятной траектории его дальнейшего развития, равно как и ответ страны на пандемию COVID-19. Но четыре составляющие формулы АПАТ имеют значение, выходящее за рамки одного лидера или пандемии. Они формируют представление Пекина о его месте в измененном мировом порядке, в котором Китай будет играть ведущую роль в Азии и экспортировать свою модель зарубежных инвестиций, которая опирается на коммунистические идеи развития и безразлична к либеральным нормам (хотя и не всегда враждебна по отношению к ним). Чтобы узаконить такой свой подход, Китай часто обращается к истории, ссылаясь, например, на свое давнее прошлое или переосмысливая события Второй мировой войны. Все более авторитарное руководство Китая при Си Цзиньпине предлагает только одно возможное будущее для страны. Чтобы понять, в каком направлении может двигаться Китай, наблюдатели должны обратить внимание на основные элементы китайской власти и на те схемы, в которых эта власть выражается и воображается.

Звенья китайской власти

После глобального финансового кризиса 2008 года лидеры Китая открыто представляют свою авторитарную систему управления как самоцель, а не как ступеньку к либеральному государству. КПК настаивает на том, что это меритократия (принцип управления государства наиболее достойными его представителями — прим. ред.): выгода, которую китайское общество получает от эффективных лидеров партии, более чем компенсирует отсутствие участия населения в их выборе. По крайней мере в краткосрочной перспективе кризис covid-19 усилил авторитаризм внутри страны. В начале 2020 года Китай рекламировал свою победу над вирусом как достижение своей вертикально нисходящей принудительной системы управления. (Китайское руководство гораздо меньше было расположено к тому, чтобы признать, что его изначальные неудачные действия были вызваны неспособностью «партии-государства» правильно воспринимать нежелательную информацию). Вновь обретенный КПК более антагонистический и гораздо более уверенный подход к проблеме знаменует собой значительный отход от той нерешительной версии авторитаризма, которая существовала до Председателя Си, когда китайские лидеры даже рассматривали в качестве потенциальных моделей для страны пусть и несовершенные и нелиберальные демократии типа Сингапура. Больше этого нет.

Теперь китайские лидеры не хотят просто укрепить свою власть внутри страны. Их амбиции глобальны. Это не ново: лидер националистов Чан Кайши и его коммунистический коллега Мао Цзэдун оба хотели (соответственно в 1940-х и 1960-х годах), чтобы Китай играл важную роль на международной арене. Однако Китай Си Цзиньпина объединил международные амбиции с экономической, военной и технологической мощью для достижения поистине глобального охвата. Теперь интересы Китая простираются от приобретения портовых сооружений в Афинах и военно-морской базы в Джибути до внедрения технологии 5G по всему миру. На 19-м съезде КПК в 2017 году Председатель Си заявил, что Китай, вне всяких сомнений, в обозримом будущем войдет в самый центр мировых дел.

Чтобы занять эту позицию, Китай стремился увеличить потребление материальных благ у себя дома. С 1978 года КПК работает над устранением одного из самых явных недостатков Советского Союза: неспособности удовлетворить потребности и желания внутренних потребителей. Революция в Китае за последние четыре десятилетия превратилась в потребительскую революцию, построив все более безналичное общество, в котором онлайн-торговля вдохновляет на такие события, как День холостяков Alibaba — крупнейшее потребительское событие электронной коммерции в мире, в ходе которого только в 2019 году было продано товаров на сумму 38 миллиардов долларов. Повышение уровня жизни китайского народа породило ожидания того, что КПК продолжит выполнять свои экономические обещания перед населением даже после того, как в начале 2020 года из-за пандемии covid-19 китайская экономика резко упала. Растущее благосостояние Китая принесло пользу и странам Запада и Азии, которые получили миллионы китайских покупателей предметов роскоши, туристических услуг и высшего образования.

Именно в области технологий Китай действительно пошел по новому для себя направлению в международном разделении труда. Сочетание экономического роста и огромных расходов на исследования за последние два десятилетия создало в Китае одну из самых инновационных территорий на Земле. Новые технологии, разработанные в Китае, укрепляют военную мощь страны и помогают производить все новые товары для потребителей, а также способствуют созданию государства, способного контролировать гигантские объемы информации. Впечатляющий технологический потенциал Китая составляет самую мощную и привлекательную часть того, что он может предложить миру.

Полноразмерное присутствие Китая при создании послевоенного мира

Различные элементы власти в Китае возникли не из единого целого, а из набора исторических схем, которые продолжают оказывать огромное влияние на все процессы принятия решений в Китае. Китайские лидеры опираются на прошлое, понимая возрастающую роль страны в мире. Теперь они задним числом претендуют на основополагающую роль Китая в формировании послевоенного международного мирового порядка, поддерживают традиционные китайские методы управления, стремятся к лидерству на мировом Юге и используют явно марксистско-ленинский язык и символы.

Китай оставался в стороне от мировых событий на протяжении большей части холодной войны после 1960 года. Он не принадлежал ни к западному, ни к советскому лагерям. Однако за последние два десятилетия Китай проявил себя не только как участник, но и как ключевой организатор нового международного порядка, возникшего после Второй мировой войны. На конференции по безопасности в Мюнхене в 2020 году министр иностранных дел Ван И напомнил слушателям, что Китай был первым государством, подписавшим Устав ООН в 1945 году, и этот факт неоднократно упоминался в последние годы китайскими лидерами. Но чтобы с такой выгодой для себя воспользоваться тем моментом — а ведь тогда представители партии Гоминдан доминировали над делегацией из Китая, которая способствовала созданию ООН, — КПК пришлось переосмыслить всю историю двадцатого века, которая лежит в основе ее права управлять Китаем. С 1980-х годов партия признала, что ее старые враги, националисты и их западные союзники, были решающими партнерами в победе в войне против Японии в период с 1937 по 1945 год. Ранее лидеры КПК приписывали только компартии заслугу в отражении японского вторжения на материковый Китай. Это признание позволило партии более широко переосмыслить китайскую историю, и принять как данность, что основание современного Китая лежит не только в плоскости коммунистической революции 1949 года, как первоначально считалось, но и во всей Второй мировой войне как таковой.

Этот ментальный сдвиг —это отнюдь не просто какая-то историческая деталь. Он отражает то, как Китай представляет себе и как хочет, чтобы его воспринимали в мире. Сейчас Китай ставит себя на центральное центральное место в победе союзников и создании мирового порядка после 1945 года. Ценой жизни 14 миллионов китайцев он сыграл решающую роль в защите Азии и сковывании более полумиллиона японских солдат до прибытия американцев и британцев после Перл-Харбора.

Этот огромный, с точки зрения Китая, вклад лежит в основе настойчивых утверждений Пекина о том, что Китай «в полной мере присутствовал при создании послевоенного мира». Его растущая международная роль в двадцать первом веке зиждется на этой воображаемой им «центральной роли» в веке двадцатом. В настоящее время при Си Цзиньпине, Китай вносит второй по величине взнос в ООН и входит в десятку крупнейших поставщиков персонала для операций ООН по поддержанию мира. Политика Дональда Трампа, воспринятая в мире как отступление США от обязательств и норм либерального международного порядка, еще больше укрепила позицию Китая, в результате чего которой он теперь воспринимается многими в международном сообществе в качестве наиболее достойного преемника наследия 1945 года. Воспоминания о Второй мировой войне по-прежнему занимают центральное место в общественной жизни Китая. Например, официальные лица КПК назвали пропагандируемую победу Китая над коронавирусом результатом «народной войны», повторяя язык, который Мао использовал во время войны против Японии.

Еще более древняя история подтверждает это понимание Китаем своей глобальной роли. В последние годы влиятельные китайские ученые, такие как Ян Сюэтонг и Бай Тондонг, выступали за понимание международного порядка, основанное на до-современных, конфуцианских взглядах. Западные наблюдатели часто интерпретируют поведение Китая в международных отношениях как «чистый реализм». Но использование риторики, основанной на традиционном мышлении, предполагает, что Китай, как и все государства, предпочел бы, чтобы его выбор воспринимался как моральный, а не просто реалистичный. Когда китайские лидеры используют такие термины, как ren (что означает «доброжелательность»), они обосновывают интересы и действия государства этическими, идеалистическими нормами. И эти обращения к китайским традициям станут более частыми по мере роста влияния Китая. Китайские лидеры будут излагать модернизированную форму конфуцианства, которая соответствует глобализированным ценностям, подчеркивая «мораль» и «общее будущее» и принижая более нелиберальные конфуцианские ценности, такие как «вера в социальную иерархию».

Это видение принципиально «морального» Китая поддерживает еще одну амбицию: желание Китая позиционировать себя в качестве лидера мирового Юга. Эта цель не оригинальна: во время «холодной войны» Китай пытался изобразить себя борцом за интересы того, что тогда называлось «третьим миром», в отличие от «злобно капиталистического» Запада и «склеротичного» Советского Союза. Китай считает себя не только новым хранителем мирового порядка после 1945 года, но и наследником «незападного антиимпериалистического пост-колониального» мира.

Сегодня Китай не стремится разжечь революцию на мировом Юге. Вместо этого он рассматривает более бедные страны как доказательную базу для обоснования политики, в которой центральное место принадлежит экономическому развитию, и принципу всемерного сохранения национального суверенитета. Взаимодействие Китая с Югом не обязательно ведет к поощрению в них откровенного авторитаризма. Такие страны, как Эфиопия и Мьянма, являются примерами того, как мнимые демократии (хотя и нелиберальные) могут извлечь выгоду из китайской модели развития. Но действия Китая за границей также лишены и всякого поощрения либерализации или демократических реформ. Сторонники Китая утверждают, что его модель содействия развитию является более гибкой, чем любая модель, закрепляющая либеральную демократию. Мега-проект "Один пояс, один путь" (BRI) — обширная, хотя и находящаяся на начальной стадии, международная программа инвестиций в мировую инфраструктуру, является основным инструментом, с помощью которого он стремится проецировать свое лидерство за границу.

По мере того как Китай тратит все более гигантские деньги за рубежом, внутри страны он все более твердо придерживается риторики марксизма-ленинизма. Китайские официальные лица пока что не используют этот язык в заявлениях, рассчитанных на международную аудиторию, в основном потому, что Китай изо всех сил пытается представить себя «нереволюционным» государством и не хочет вспоминать о призраках маоизма. Но дома партия сдабривает свое общение с народом такими терминами, как douzheng (борьба), что отражает гегелевское представление о том, что «борьба противоположностей должна предшествовать их окончательному единству». КПК также часто ссылается на maodun (противоречие) — представление о том, что напряженность внутри общества может привести к конструктивным результатам, идея, на которую также часто ссылался Мао и которую очень одобряет Председатель Си Цзиньпин, использовавший это понятие в своей речи на 19-м съезд партии, чтобы описать новое «противоречие между несбалансированным и неадекватным развитием и постоянно растущими потребностями людей в лучшей жизни». Эта формулировка обозначает, что, хотя многие аспекты традиционной марксистско-ленинской мысли, включая классовую борьбу, редко слышны в современной китайской риторике, эта идеология отнюдь не исключена полностью из политической жизни страны. В своей речи Си Цзиньпин намекнул на тот факт, что неравенство между классами все еще существует в Китае, и что партия рассматривает это неравенство как пятно на общей истории успеха страны.

Дилеммы авторитаризма

То, как китайские лидеры формулируют свое видение мощи и места Китая в мире, конечно, не является руководством к тому, как Китай воспринимают аутсайдеры. При Си Цзиньпине Пекин усложнил другим странам возможность игнорировать тот авторитаризм, который лежит в основе упоминавшейся модели АПАТ. В 2013 году, например, китайские лидеры особо подчеркивали те коммерческие и технологические блага, которое принесет странам-получателям проект «Один пояс — один путь». Некоторые западные обозреватели даже одобрительно называли проект «китайским планом Маршалла» (к огорчению многих китайских комментаторов, которые не хотели, чтобы «Один пояс — один путь» связывали с «великим американским воителем» холодной войны). Однако семь лет спустя авторитаризм Китая стал более очевидным благодаря как действиям Пекина, так и его риторике. Например, во время первой фазы пандемии covid-19 китайские официальные лица указывали на способность мобилизовывать ресурсы и собирать данные быстрее, чем это делают их коллеги в демократических странах, и объявили, что Китай первым создаст вакцину для всего мира.

Но какими бы ни были потенциальные выгоды от Китая, китайскому авторитаризму нелегко завоевать сердца и умы во всем мире. По мере развития проекта «Один пояс — один путь» будут также будут и углубляться опасения по поводу роста экономического и политического влияния Китая. В недемократических государствах-вассалах, таких как Камбоджа, Китай может встретить меньше сопротивления, но оно более вероятно в таких странах, как Кения и Замбия, где парламенты и СМИ могут обсуждать продвижение в них Китая и где отношение общества к Китаю и его политической системе неоднозначно или даже откровенно враждебно.

Эта враждебность может стать еще более острой, если конфронтационные аспекты глобального могущества Китая станут более очевидными. По мере роста зарубежных интересов Китая Пекин не сможет продолжать пользоваться существующими зонтиками безопасности — как это было, например, в Афганистане в первое десятилетие этого столетия, когда НАТО фактически помогало Китаю защищать свои активы в стране. Растущий круг экономических и дипломатических интересов Китая требует все большего расширения глобального присутствия Китая в сфере безопасности. В частности, возрастающая активность Китая наблюдается в последнее время в Индийском океане, поскольку Китай стремится обеспечить свои растущие торговые интересы в географическом треугольнике, образованном важнейшими портами в Греции, Джибути и Пакистане. Реагируя на эту возможность, Австралия, Индия, Япония и Соединенные Штаты (в рамках военно-политического соглашения, известного, как QUAD) в ноябре прошлого года провели совместные военно-морские учения в Индийском океане.

Хотя многие страны довольны китайскими инвестициями, прибытие в них войск Народно-освободительной армии, вероятно, было бы менее желательным событием. Китайская дипломатия может быть очень искусной, но ее нынешний зачастую резкий и прямой тон достаточен для того, чтобы отпугнуть многих потенциальных партнеров. Китаю предстоит пройти чрезвычайно долгий путь, чтобы развить в себе потенциал «мягкой силы», необходимый для того, чтобы изобразить возможную экспансию НОАК как защиту общей безопасности, а не просто выполнение желаний Пекина.

Действия Китая в связи с кризисом covid-19 раздражают многие страны, которые раньше «обхаживали Пекин». В конце 2010-х годов Китай добился в богатых странах определенных успехов в придании своим потребительским товарам (таким, как чрезвычайно популярное приложение TikTok) «гламура высоких технологий», ранее ассоциировавшегося с Японией. Но после вспышки эпидемии covid-19 Китай принял крайне конфронтационный стиль дипломатии и в процессе этого против своей воли переключил внимание западной общественности на авторитарные возможности китайских технологий. Западные наблюдатели встревожены использованием высоких технологий для наблюдения и подавления уйгурского меньшинства в Синьцзяне и потенциальным применением этих же технологий для отслеживания и преследования участников ненасильственных протестов в Гонконге.

Возросшее внимание мирового сообщества к авторитаризму Китая осложнит усилия страны к продвижению своей модели за границу. Вспомните, например, борьбу Китая за то, чтобы убедить другие крупные страны взять на себя обязательства по внедрению технологии 5G, разработанной китайским телекоммуникационным гигантом Huawei. Некоторые страны мирового Севера — Австралия, Германия, Япония, Новая Зеландия и США — дали понять, что не будут использовать технологию 5G Huawei из-за опасений по поводу безопасности оборудования 5G и нежелания быть обвиненными в связях с авторитарным режимом Китая. Соединенное Королевство сначала согласилось разрешить Huawei ограниченный доступ к своему рынку 5G, но отменило это решение в июле 2020 года. Вскоре после столкновения между китайскими и индийскими войсками в приграничном районе Гималаев в июне правительство Индии также объявило том, что не будет использовать продукты Huawei в своей сети 5G.

Тем не менее, страны в большей части Африки, Южной Америки и Юго-Восточной Азии с самого начала были более склонны принять китайское пятое поколение мобильной связи. До сих пор в мире остается большая группа стран, которые все еще могут принять его, поскольку оно дешево и эффективно. Для таких стран экономические преимущества использования технологии 5G перевешивают любые проблемы безопасности. Такое широкое внедрение китайской 5G не приведет к глобальному доминированию Китая, но оставит заметный след в мире. Последствия «китайского блока 5G» могут быть весьма значительными, поскольку Пекин будет иметь возможность контролировать ключевые элементы экономического развития многих крупных государств, а также потенциально иметь доступ к огромным объемам данных.

Рана Миттер — профессор истории и политики современного Китая в Оксфордском университете и автор книги «Хорошая война Китая: как Вторая мировая война формирует новый китайский национализм». Эта статья была подготовлена «Исследовательской группой Ллойд Джорджа по новому мировому порядку».

Продолжение следует в части 2.

Foreign Affairs, США