Как Америка может восстановить свои испорченные отношения с Россией

В своем новом исследовании Джордж Биб (George Beebe) предложил политикам довольно полезную парадигму для понимания тех действий, которые российские спецслужбы недавно предприняли в ряде западных стран: тест Скрипаля-Роршаха.

Биб рассматривает покушение на бывшего российского двойного агента Сергея Скрипаля, совершенное на территории Великобритании с применением вещества нервно-паралитического действия, в результате которого Скрипаль и его дочь Юлия получили серьезное отравление, — на фоне растущего числа доказательства причастности к этому покушению офицеров российской военной разведки (ГРУ). Рамки этого дела можно расширить, включив в них целую серию хакерских атак и дезинформационных операций в Соединенном Королевстве, США, Канаде и Нидерландах, о которых стало известно за последние несколько недель и которые тоже приписываются ГРУ. Теперь в центре дискуссий оказался вопрос о том, действовали ли те, кого обвиняют в совершении этих преступлений, вопреки приказам российского режима или в соответствии с ними.

Во всех случаях, как пишет Биб, «ход дискуссий вокруг улик зависит от того, как, с вашей точки зрения, работает политическая система России и какие цели Москва преследует в мире».

Я бы хотел немного дополнить этот вывод Биба: ход дискуссий также зависит от того, насколько правительство, оценивающее эти улики, стремится или не стремится к сотрудничеству с Россией. И, как показывают недавние совещания внутри Евросоюза, целью которых была выработка последовательной политики в отношении России — а также горячие споры в США между администрацией Трампа, готовой к диалогу с Россией, и Конгрессом, стремящимся оказать максимальное давление на правительство Владимира Путина, — отношение Запада к России до сих пор определяется давно сложившимися убеждениями.

После 2007 года, когда Владимир Путин выступил со своей знаковой речью на Мюнхенской конференции по безопасности, Запад пришел к выводу, что Россия будет пытаться изменить параметры миропорядка, сложившегося после окончания холодной войны, особенно в Европе и Евразии. Она будет пытаться делать это в сотрудничестве с другими странами там, где это будет возможно, и при помощи как традиционных, так и нетрадиционных методов и приемов в тех случаях, когда это будет необходимо. Таким образом, преследуя свои цели, Москва была готова вести как политику примирения, так и политику вражды по отношению к западным странам, а порой ту и другую одновременно.

Хотя такой подход далеко не всегда приводил к успеху — порой случались чрезвычайно серьезные просчеты (к примеру, последствия попыток России вмешаться в американские президентские выборы 2016 года) — он, тем не менее, позволяет Кремлю демонстрировать признаки наличия масштабной стратегии. В своем выступлении на пресс-конференции на Российской энергетической неделе Путин отметил, что «возня между спецслужбами» идет уже очень и очень давно, но при этом призвал к налаживанию отношений с Западом.

С другой стороны, Запад рассматривает свои отношения с Россией сквозь призму того, что Москва «должна» делать, а не того, что она уже делает. С точки зрения некоторых стран, таких как Италия, Венгрия, Австрия, а также, в меньшей степени, Германия и Франция, Россия «должна» быть партнером Европы. Поэтому правительства этих стран предпочитают концентрироваться на сферах сотрудничества с Москвой и сводить к минимуму количество тех случаев, когда поведение России неконструктивно. С точки зрения других стран, в первую очередь США, Россия «должна» вести свою внутреннюю и внешнюю политику в соответствии с западными ценностями, нормами и предпочтениями. Когда Россия отклоняется от этих стандартов, первый порыв этих стран — исправить ее поведение и наказать. Нынешние внутриатлантические разногласия (как внутри, так и между западными странами) в вопросах политики в отношении России объясняются этим базовым расхождением — между теми, кто видит в проступках России лишь временные отклонения от курса на интеграцию России с Западом, и теми, кто считает эти проступки неотъемлемой составляющей режима и политики России. Таким образом, когда офицеров ГРУ обвиняют в хакерских атаках, одна сторона готова преуменьшать серьезность обвинений, тогда как другая стремится отбросить все положительные моменты отношений, чтобы отомстить. Если постоянно колебаться между этими двумя противоположными подходами, это не приведет к формированию эффективной политики.

В течение всего прошлого года дискуссии по вопросу «Долгосрочной стратегии США в отношении России» (Sustainable Bipartisan U.S. Strategy Towards Russia) были направлены на то, чтобы найти решение этой дилеммы. С одной стороны, площадь территорий, геополитическая позиция и военный потенциал России означают, что США не могут позволить себе роскошь выборочного взаимодействия и конфронтации, то есть они не могут ввести против России такие санкции, которые не будут заключать в себе риски для самих США. В то же время необходимость поддерживать стратегическую стабильность в отношениях с другой крупной ядерной державой вовсе не означает, что США обязаны кротко уступать всем требованиям России.

Итогом этих дискуссий стали выводы, которые можно назвать парадигмой «3-С»: «сотрудничество, конкуренция и конфронтация» (cooperate, compete and confront). Другими словами, США — и соответственно Запад — должны научиться перемещаться внутри этой шкалы 3-С, сотрудничая с Россией в тех областях, которые имеют большое значение для обеих стран (к примеру, нераспространение ядерного оружия), одновременно устанавливая правила игры в тех областях, где эти две страны конкурируют друг с другом (к примеру, продажа энергоресурсов в мире). Что еще важнее, США должны быть готовы к тому, чтобы вступить в конфронтацию с Россией — но сделать это, четко осознавая цену конфронтации и ее последствия. Одна из тех вещей, которая больше всего расстраивала, когда мы наблюдали дискуссии в Сенате США во время августовских слушаний, — это настойчивое требование максимальной конфронтации с Россией в военном и финансовом смыслах — но при наличии гарантий того, что никаких негативных последствий для США не будет. Это ограничение — администрация Обамы честно призналась в том, что она руководствовалась этим ограничением, разрабатывая свои антироссийские санкции, — в значительной мере снижает эффективность сдерживания и служит Кремлю дополнительным свидетельством того, что ему по силам пережить западные санкции.

Проблема заключается в том, что российское государство относится к протестам Запада менее серьезно, чем следовало бы, и полагает, что, если оно продолжит предпринимать агрессивные шаги (хакерские атаки или отравления), ему будет под силу справиться с последствиями. В свою очередь, поведение России все больше злит западных политиков, которые уже начинают рассматривать возможность введения более жестких санкций или уже готовы пойти на жертвы в тех областях, где сотрудничество принесет выгоду всем, только чтобы наказать Кремль. В результате мы движемся к ситуации, в которой проиграют все.

Подход «3-С», в основе которого лежит трезвая оценка цены и последствий, может помочь нам разорвать этот порочный круг. Он основан на предпосылке о том, что вражда между Россией и Западом вовсе не неизбежна, и при этом он не подталкивает к партнерству любой ценой. Он дает шанс извлекать выгоду из возможностей для налаживания отношений, но при этом позволяет нам твердо противостоять тем вызовам, которые Россия бросает интересам и ценностям США. Однако пока США, по всей видимости, не готовы разрабатывать такой подход. Для этого требуется определенная гибкость — то есть возможность вводить и отменять санкции — которой Конгресс не хочет обеспечить президента. Для этого также требуется способность расставлять приоритеты — не всякий проступок или спор России с Вашингтоном должен влечь за собой полномасштабную ответную реакцию.

Возможно, промежуточные выборы позволят стабилизировать американскую политическую систему и наладить более мирное сосуществование президента и Конгресса США на ближайшие два года, когда можно будет заняться разработкой более эффективного подхода к отношениям с Россией. Если этого не случится, тогда тот кризис, который мы наблюдаем последние несколько лет, продолжит усугубляться.

The National Interest