Тайны подземных спецобъектов Украины

Журналисты отыскали места, где мы будем спасаться... от бомбежек и артобстрела. Не приведи Господи, конечно. А что, если завтра — война ? Начнется бомбежка, артобстрел? Будут рушиться дома и подрываться мосты? Что будете делать? Куда убегать? Где станете спасаться? Не знаете? А мы вам расскажем. Даже сводим туда. Только пообещайте, что будете держать язык за зубами. Потому как все это засекречено, дабы, чего доброго, враг не прознал.

Бомбоубежище. Еще лет двадцать назад это слово было таким же ходовым, как комсомол, дефицит или перестройка. Каждый школьник, любой токарь на заводе, как заповеди, знал, что в случае объявления воздушной тревоги нужно бежать не на кладбище и не домой, а организованно, прихватив по пути у военрука противогаз, направляться к ближайшему подземному укрытию. Умело эвакуироваться по тревоге, пользоваться огнетушителем, грамотно оказать первую медицинскую помощь, по-военному надевать противогаз и защитный костюм и даже измерять уровень радиации должен был уметь каждый советский человек. Поэтому на предприятиях, во всех трудовых коллективах имелся штатный руководитель гражданской обороны. Заведовал он и бомбоубежищем.

Раньше ни один завод, ателье или жилой квартал не принимали в эксплуатацию без убежища. В строительных документах оно значилось, как СПЕЦОБЪЕКТ. То есть объект особой важности. И секретности — в том смысле, что враг не должен знать, куда будет прятаться население от бомб, пишет «Новая».

В независимой Украине защитные сооружения не строятся вообще. А из оставшихся со времен Союза многие бомбоубежища затоплены водой, завалены хламом, словом, забыты. Однако остались еще в Киеве такие подземные постройки, в которые хоть сейчас, услышав тревожную сирену, можно зайти и переждать там артобстрел, бомбежку, войну. На днях мы нарушили могильную тишину двух таких бомбоубежищ…

Вот это «погреб»!

К спецобъекту деревообрабатывающего комбината на окраине города мы добрались вместе со старшим лейтенантом МЧС — его к нам приставили в столичном главке Министерства по чрезвычайным ситуациям. Открыв железную дверь, по отваливающимся слоям краски которой можно посчитать количество инспекторских проверок, спускаемся по лестнице вниз. 25 ступенек, и мы упираемся в другую — выпуклую бронированную дверь с огромным скрипящим штурвалом, что герметизирует дверной проем. За ней большая комната — ни дать ни взять, общая камера следственного изолятора: несколько рядов двухъярусных нар, закопченные лампочки, облупленные стены. Пахнет плесенью, сыростью и ветхостью вперемешку. Такой запах бывает в сельских погребах, где хранятся картошка со свеклой. Я даже предложил нашему провожатому Петру Никифоровичу — ответственному на комбинате за гражданскую оборону — устроить в убежище овощной склад. Тем более, что, как выяснилось, инструкции позволяют складировать на спецобъекте любые предметы, лишь бы в таре, чтобы в случае чего быстро вынести наверх.

— Куда там, — отмахивается Никифорович, — у нас ведь подсобного хозяйства нет. Работаем только с древесиной, а она сырости не любит. Вот при Советах было другое дело. Комбинат имел гектаров двадцать земли, где выращивали картошку, капусту, но тогда и хранилища для них были. А сейчас… и мужик, махнув рукой, громко плюнул. Ностальгирует, видать, по тем временам.

Вообще, как я понял из разговора с Никифоровичем, бомбоубежище для комбината, что заноза. Сдавать спецобъект в аренду и иметь с этого какую-никакую, но прибыль, запрещено, а как использовать его, не придумают. Вот и приходится мириться с тем, что такие площади гуляют. Да еще и обслуживай этот каземат. «Закон о приватизации» гласит, что собственник, приватизировавший предприятия, обязан поддерживать убежище в полной готовности: в баках — свежая питьевая вода, исправная вентиляционно-фильтрационная система для подачи и очистки воздуха, автономная канализация, непросроченные медикаменты в аптечках, противогазы и т.п. И все это с запасом на 2—3 дня для доброй полтысячи человек. Короче, доводится Никифоровичу крутиться.

Саркофаг — машина времени

Открываем следующую тяжелую железную дверь. На одной из полок-нар валяется одинокий матрас. «Кому, интересно, он достанется, — подумалось мне, — ежели завтра (не дай, конечно, Боже) по тревоге сюда эвакуируют весь комбинат: самой пожилой работнице… а может, директору?» Немного оживляют казематную обстановку настенные плакаты по гражданской обороне. Популярные во времена холодной войны, они наглядно показывают, как из майки сделать защитную повязку, способную, по мнению авторов плаката, уберечь от ядерного взрыва, или как вырыть окопчик, чтобы переждать атомную бомбардировку. Спокойно, словно загорая, лежит на земле человек, — уносит меня в школьное пионерское детство следующая картинка, — а через дорогу от него так обыденно колышется ядерный гриб. «Он выживет, потому что лег ногами к эпицентру взрыва, — тычет указкой учительница, — а вот если бы головой…» Правда, я уже тогда ставил под сомнение слова педагога — ведь по телеку показывали, что в Хиросиме в радиусе тридцати километров ничего живого не осталось.

Остались еще в Киеве такие подземные постройки, в которые хоть сейчас, услышав тревожную сирену, можно зайти и переждать там артобстрел, бомбежку, войну. На днях мы нарушили могильную тишину двух таких бомбоубежищ...

В глубине комнаты видим дверь с еле просматривающейся надписью «Комната очистки воздуха». Внутри ржавые трубы, много вентилей, какие-то агрегаты, смахивающие на большие мясорубки: «Ручные насосы подачи воздуха», — поясняет мне Петр Никифорович, а сам нажимает большую кнопку и… Мы ушам своим не поверили: здесь унитазы от старости рассыпались, на стенах грибок окаменел, а электронасос воздухозаборника завизжал, будто токмо с конвейера.

— Работает, — отряхивает пиджак Никифорович, гордо поглядывая на старшего лейтенанта.

…Уже на улице по дороге к проходной мне вдруг стукнуло в голову: мы ж ведь в ином времени побывали! Там — под трехметровым железобетонным перекрытием, рассчитанным на стокилограммовую авиабомбу, законсервировано само время — с 1952 года (даты постройки). Получается, что мы не в бомбоубежище заходили, а в машину времени шагнули? И перенесла она нас вместе с вами в старые добрые пятидесятые годы….

Пятизвездочное бомбоубежище

В тот же день мы побывали еще на одном спецобъекте — убежище большой хлебокондитерской фабрики. В этом полувековом бункере не то что пару дней переждать, жизнь прожить, если понадобится, можно. Огромное, где-то триста квадратных метров, фойе — яркий свет, нормальная температура, свежепокрашенные в светлые тона стены, керамическая плитка на полу — напоминает зал ожидания, только без лавок. Для отдыха эвакуированных здесь предусмотрены деревянные помосты, наподобие тех, что лежали когда-то в банях. Идем далее по спецобъекту. Одна из комнат убежища до потолка завалена подушками и шерстяными одеялами. Причем все эти постельные принадлежности в идеальном состоянии — никакой прелости! Хоть сейчас ложись, укрывайся и спи. Спокойной ночи! В этом ворохе подушек и одеял на ней я заметил транспарант «Самбір за Ющенка». Странно — а он-то здесь откуда?

За следующей дверью — учебный класс. Настоящий, с партами, школьной доской и огрызками мела под ней. Да, забыл вам сказать, что экскурсию по роскошному бомбоубежищу ведет ответственный на фабрике за гражданскую оборону (ГО) полковник-отставник — он еще помнит давку в убежище во время немецкой бомбежки. Надо сказать, бывалый вояка хорошо справляется с обязанностями начальника ГО — и фабричный люд уже не морщится от завывания учебной сирены, привык к ежеквартальным занятиям по гражданской обороне. Мы разговаривали с некоторыми хлебопеками и поняли, что с противогазами, дозиметрами и полевыми телефонами они управляются не хуже, чем с тестом в чане. Старый полковник, всего себя отдавший службе и не представляющий без нее жизни, и в отставке устроил себе армию. Его солдаты — работники фабрики, а казарма — подземное убежище. Под линеечку сложенные противогазы, одна к одной, как сапоги в строю, медицинские сумки, даже валенки, которых тут полно, выложены ровными штабелями — все по-казарменному строго. Словом, человек на своем месте.

…В просторном бомбоубежище так интересно и загадочно, что не хочется подниматься наверх. Но надо. Наш подземный гид деликатно указывает на дверь — пора. Как-то даже взгрустнулось на прощанье. Таких спецобъектов остается все меньше и меньше, а жаль. Ведь это история, можно сказать, музей предприятия. Это раз. А два — небо над нами мирное, конечно, и дай Бог, чтоб так и было, но… береженого, как говорится, и Бог бережет.

Обозреватель