Говорим «б…» - подразумеваем падшую женщину

Лексика ненормативная, обесцененная, табуированная

- ... сбивает боевая ракета российский самолет над Черным морем, все пассажиры гибнут. Украинские военные, естественно, отрицают свою причастность к инциденту и упираются. Не хотят сознаваться. Вызывает посол России...

- Черномырдин, что ли?

- Ну да. Вызывает он к себе молодого атташе, который приехал в Украину на дипломатическую практику из МГИМО и говорит: «Напиши мне, дружище, к обеду «Ноту протеста» этим гадам. Пусть знают враги, с кем связались...» - «Какую ноту?» - не понимает атташе. - «Обыкновенную.  На уровне курсовой работы твоего 3-4 курса». Атташе уходит и приносит к обеду документ. Посол внимательно читает, добродушно хмыкает, поднимает глаза и говорит: «Все хорошо, молодец. Правильно отметил преступную халатность, провокационную природу явления, попрание норм международного права. В общем, наверное, в таком виде и отправим. Только вот с русским языком здесь не все ладно... «на х...» пишется отдельно, а «наср-ть» - вместе».

Мы сидим с преподавателем кафедры иностранной филологии Южнославянского института Сергеем Галушкиным у него на работе и беседуем о ненормативной лексике, которая сегодня стала неотъемлемой частью современного разговорного языка.

- Анекдот древний, но смешно...

- Да не смешно, скорее, печально,  - он прикуривает сигарету и смотрит на желтый тополь в окне. - Еще недавно русский мат в разговорном языке нес аккумулирующую эмоциональную нагрузку, теперь он стал средством широкой коммуникации.

- Это как?

- Как, как... Очень просто. Хрестоматийная история. Ты ее должен знать, недавно по всем каналам прошла...

- Не помню.

- Да ты забыл просто. На канале «Культура» кто-то умничал по поводу того, что во время второй мировой войны при внезапном столкновении с японцами американцы более оперативно принимали решения и в результате  побеждали превосходящие силы противника. У американцев, мой друг,  средняя длина слова составляла 5 символов, у японцев - 10. Соответственно, на отдачу приказов  времени тратилось у них наполовину меньше, что в бою имеет большое значение...

- Ну да, у русских покруче...

- Конечно, покруче. Если командир говорит: «Вася, х...ни его!». Или отдает приказ нормативной лексикой: «Сержант Иванов, приказываю вам немедленно уничтожить танк, ведущий огонь по нашим позициям». Есть разница во времени?!

- Есть, но при чем здесь война и форс-мажорные ситуации?

- Да при всем. Русский мат долгое время существовал в экстремальной среде, на бытовом уровне он практически всегда табуировался обществом. Однако накал этого запрета был разный. Если общество находилось в состоянии гражданского мира и социального спокойствия, то область ненормативной лексики предельно сужалась и обесценивалась, если наоборот - расширялась и даже захлестывала разговорную речь.

Великая нормативная литература

Мой собеседник ушел заваривать кофе. Озвученное мнение, конечно, привлекательно своей простотой и однозначностью, но как быть с великой русской литературой?

Классики создали широкую культурную традицию в использовании табуированной лексики. Ненормативные тексты создавали Сумароков, Елагин, Чулков, Ломоносов, Барков, Пушкин, Вяземский, Лермонтов, Некрасов, Тургенев, Хармс, Маяковский, Бунин, Шукшин, Алешковский, Довлатов, Ерофеев, Аксенов, Бродский... Кого-то я, наверное, забыл... точно, Лимонов!... Этого парня вообще зашкаливало на нецензурной прозе. Через эпатаж он пытался превратить русский мат в нормативную лексику и... добился обратного. Эдичка обесценил запретные слова...

- ... ненормативная лексика - очень подвижная категория, - Галушкин поставил кофе на стол и прервал мои размышления, - помнишь, у Гоголя в «Ревизоре» провинциальные дамы говорили на «вышуканой мове»?

- ?

- «Этот стакан плохо себя ведет», не воняет, а именно «ведет». Добровольное табуирование речи, возведение запретных барьеров в ограниченном культурном пространстве существовало всегда, существует и сегодня...

- Сегодня барьеры не возводят, а рушат...

- Ничего подобного, - отрицательный жест рукой, - в 60-е, после перевода на русский язык  повести Селинджера «Над пропастью во ржи», слово «трахаться» стало активно табуироваться именно из-за новой смысловой нагрузки. До Селинджера оно воспринималось в рабочем контексте, например, «трахаться головой о стену», после него контекст изменился, сам знаешь в какую сторону...

- Стоп, стоп. Это значит, писатели виноваты, что у нас в корабельном крае девочки-пятиклассницы загибают на всю Советскую трехэтажные маты?

- При чем тут писатели? - досадливо поморщился. - Писатели только рефлексируют на окружающую среду, они не могут табуировать лексику. Эти процессы - в общественном сознании. Между литературным и разговорным языками существует множество прямых и обратных связей. По хронологии литература всегда догоняет реальность. Люди уже говорят одним языком, а писать и читать продолжают на другом. Заслуга Пушкина в том и состоит, что он подтянул литературный язык к своему времени. Если бы не он, то мы бы до сих пор писали: «Санитарка Маша прижимала приклад автомата к розовым ланитам, а из-под маскхалата у нее проглядывали упругие перси»...

- И что, Лимонов тоже догоняет реальность и создает новый литературный язык?

- Лимонов реальность не догоняет, он по ней скользит. Не хватает интуиции, чтобы спрогнозировать, в какую сторону пойдет развитие языка. Какие языковые конструкции умрут, а какие обретут жизнеспособность. Поэтому все лимоновские тексты - это очередной кирпич в фундамент маргинальной культуры. Если у Довлатова, Шукшина, Бунина и Аксенова ненормативные сочетания идут на создание цельных художественных образов, то...

- Это как?

- Как, как... Их герои могут говорить только так, как они говорят, а не иначе. Читатель просто не поверит, например, Довлатову, если у него в «Зоне» ефрейтор-вохровец будет разговаривать с уголовниками языком тургеневской барышни. У Лимонова же весь русский мат расходуется в тексте на описание и оценку событий: «она совсем разъ...лась, стала толстой», «мы с Дэвидом вдвоем отх...ли его брата» и так далее. Сам понимаешь, что кроме брезгливости и печали это не вызывает никаких эмоций.

Мобильник. Мой собеседник надолго отвлекается и оставляет наедине со своими мыслями.

Новое лингвистическое пространство

Министерство науки и образования в Японии восемь лет назад запретило детям в дошкольных учреждениях и начальных классах средней школы пользоваться компьютерами, видеомагнитофонами и другими электронными интерактивными системами. Японцы через двадцать лет тотальной компьютеризации внезапно обнаружили, что два поколения граждан утратили мыслительную способность генерировать художественные образы с печатного текста. Это значит, что японец читает книжку и не может воспроизвести у себя в голове картинку, которая должна продублировать информацию, изложенную на бумаге. Такая способность мозга у него атрофирована потому, что с раннего детства он привык получать образы в готовом виде через монитор компьютера, экран телевизора или видеоплейера.

Аналогичная ситуация происходит с разговорным языком (и не только с русским) на всем постсоветском пространстве. Пока идет тяжелый армрестлинг между сторонниками и противниками огосударствления русского языка на Украине, население начинает говорить на своем каком-то третьем языке, от которого оно уже никогда не откажется.

Наши дети сегодня используют запретные слова в нейтральном построении разговорной речи. «Бля», «блин», «х...» - утратили свой экспрессивный характер и превратились в вводные, которые используются для отбития внутреннего ритма речи.

Местные и центральные каналы еще как-то справляются  с потоком ненормативной лексики через стыдливый зуммер на неприличных фразах, а вот газеты и глянцевые журналы все реже ставят привычное многоточие, предпочитая называть вещи «полными именами».

В Николаеве рекламные баннеры автосалона «Япона-мать» выглядят безобидно в сравнении с интервью городских депутатов, которые давно перестали морщить лбы и подыскивать «пристойные» слова. Воровской жаргон («дерибанить», «наезжать» «съехать», «крышевать», «прессовать» и т.д.) прочно поселился в газетных заголовках.

Искусственное сужение языкового пространства грозит для последующих поколений украинских граждан синдромом японских школьников, когда будет достаточно двух десятков слов, чтобы выразить свое отношение к окружающему миру. Ребенку трудно объяснить, что такое «барьер нравственного запрета» в разговорной речи. Он губкой впитывает новую информацию и моделирует речь своих родителей.

Кстати, самое неконтролируемое пространство - Интернет, как системное образование, давно почувствовало опасность уменьшения лингвистического поля. Инстинкт самосохранения сработал моментально. Почти все web-мастера блокируют адреса корреспондентов, которые пытаются загрязнить общение табуированными текстами.

На поверхности же присутствуют слабые потуги властей бороться с нецензурной бранью в общественных местах. Если американцы законодательно до 60-х годов запрещали в печати словосочетание «fuck you», то белорусы уже сегодня активно штрафуют своих матерщинников. Депутаты Госдумы РФ тоже не сидят сложа руки, готовят запретительный законопроект «О нарушении общественной нравственности». В общем, что-то куда-то лениво движется.

Историческая практика показывает, что лобовые запреты неэффективны и всегда опаздывают.

Сегодняшняя «кислотная» молодежная культура создает новую систему ценностей со своими запретами и дозволениями. Если раньше можно было написать три буквы и только потом построить забор, то сейчас настенная «живопись» изобилует малопонятными для непосвященных символами и знаками. Недавно областное управление по делам семьи, молодежи и спорта провело под своей эгидой целый конкурс «кислотных художников». Древний забор бывшей «Дормашины» украсился новыми изображениями. Здесь есть адреса порносайтов и картины мировосприятия подрастающего поколения. Вполне возможно, что настанет черед запрещать новые ненормативные знаки, которые скоро будут понятны всем.