Принято считать, что главной страстью Рубинштейна была музыка. Сам Рубинштейн это отрицал: «Обо мне говорят, что в молодые годы я поровну делил время между музыкой, женщинами и вином. Я категорически возражаю. 90% внимания я посвящал женщинам». Впрочем, между музыкой и женщинами – а их счет шел даже не на десятки, а на сотни – Рубинштейн ставил знак равенства. «Играть для меня – как заниматься любовью, – говорил пианист. – Когда я играю на рояле, то мысленно будто бы пою песню о любви. И в этот момент испытываю на кончиках пальцев непередаваемо чувственное, очень чувственное удовольствие».
Впервые Рубинштейн влюбился в десять лет в свою партнершу по танцам, 12-летнюю Маню. Но его ждало фиаско: он увидел, как Маня флиртует с рыжим подростком. Артур с разбитым сердцем и желанием больше никогда не видеть Маню уехал в Берлин учиться музыке. У семьи не было денег на его музыкальное образование, но известный скрипач Йозеф Иоахим вместе с еще тремя меценатами оплатил Рубинштейну обучение в Берлинской высшей музыкальной школе.
Артур начал учиться у лучших немецких педагогов. Но если в консерватории он находился в мужском окружении, то за ее пределами – исключительно в женском обществе. Он поселился в пансионе, где сдавали комнаты только девушкам: хозяйка сделала исключение для Артура в силу его невинного возраста. Там он влюбился в одну из постоялиц и вскоре после бар-мицвы получил от нее свой первый поцелуй. Артур предложил девушке выйти за него замуж через десять лет. Увы, хозяйка узнала об этой романтической дружбе и выселила его возлюбленную.
Вплоть до женитьбы Рубинштейн будет называть этот роман единственными серьезными отношениями. Но «серьезные отношения» по Рубинштейну – понятие условное. Так, в 1907 году в Париже он вступил в связь с чешской оперной дивой Эми Дестин. Рубинштейн утверждает, что Дестин сама проявила инициативу и что он «на самом деле был сердцем и душой предан Лили». Связь с Дестин продлилась несколько месяцев, но одновременно Рубинштейн успевал заводить интриги на одну ночь – впрочем, и у Дестин он не был единственным любовником.
Ни в Варшаве, ни в Берлине, ни в Париже Рубинштейн так и не снискал серьезного успеха и к тому же погряз в долгах. Тогда он перебрался в Америку, но и там его поначалу принимали не так тепло, как он рассчитывал. Впрочем, не все – женщины устраивали ему теплый прием, куда бы он ни приезжал. В Нью-Йорке он познакомился с тогда еще совсем юной Дагмар Годовски, которая станет актрисой немого кино и сведет с ума десятки мужчин. Какими были их отношения, биографы спорят до сих пор, но даже если между ними через несколько лет и вспыхнул роман, то мимолетный – в духе их обоих.
Разочаровавшись в Новом Свете, Рубинштейн вернулся в Европу. В 1909 году ему устроили выступление в Вене. Его игра восхитила польского мецената Александра Скишиньского, атташе австрийского посольства в Ватикане. Скишиньский предложил Рубинштейну начать карьеру в Италии, пригласил пианиста в Рим и организовал для него частный концерт, куда созвал богатых и влиятельных ценителей музыки.
После этого выступления Рубинштейном заинтересовалась эксцентричная маркиза Луиза Казати. В ее доме пианист не раз давал частные закрытые концерты за солидные вознаграждения. Однако первая встреча Рубинштейна и маркизы чуть не стоила пианисту рассудка. Болезненная худоба, мертвенная бледность, подведенные угольно-черным глаза и фиолетовый парик – в таком облике маркиза предстала перед Рубинштейном в полуосвещенном фойе отеля. Рубинштейн закричал от страха, но, к счастью, небольшое недоразумение было великодушно прощено, и впоследствии он получал от Казати солидные гонорары.
Уже на следующую ночь они стали любовниками. Рубинштейн не собирался заводить отношения, однако Безанцони продолжала искать встреч. Пианист надеялся, что ее скорый отъезд в Буэнос-Айрес положит конец неожиданно затянувшейся интрижке. Каково же было его удивление, когда директор театра в Валенсии, где он выступал после их расставания, сообщил ему о визите «знаменитой оперной певицы Габриэлы Безанцони». Рубинштейн был в шоке, ведь он думал, что та уже плывет в Южную Америку. Он пытался убедить Безанцони не ломать карьеру, но та была готова ею пожертвовать ради любви. С трудом пианист все же нашел действенный аргумент: если импресарио узнает об их связи, то разорвет не только ее, но и его контракт. Импресарио был любовником Безанцони, а ломать карьеру Рубинштейну она не хотела, так что после тяжелого прощания все-таки уехала.
Рубинштейн так и рассчитывал прожить всю жизнь в окружении случайных любовниц, но в 38 лет изменил решение. В 1926 году в Варшаве польский дирижер Эмиль Млинарский представил ему трех своих дочерей, и Рубинштейн влюбился в младшую – восемнадцатилетнюю Нелу. На следующий день он сделал предложение и тут же уехал на гастроли. По возвращении он повторил свое предложение и снова исчез. «Я не знала, что и думать», – признавалась позднее Нела. Она заинтересовалась Рубинштейном, но тем не менее в 1929 году вышла замуж за пианиста Мечислава Мунца, своего давнего ухажера.
Рубинштейн был в ярости и, по его словам, с горя проиграл в казино полмиллиона франков – половину суммы, собранной в качестве свадебного подарка. Он считал себя невинной жертвой, хотя сам и был виновником: Нела узнала, что Рубинштейн состоит в давних отношениях с итальянской аристократкой маркизой Паолой Медичи дель Васчело. В 1927 году от этой связи родилась девочка, которую назвали Маргаритой и тайно отдали на воспитание другу Рубинштейна, бразильскому композитору Энрике Освальду. Впоследствии она стала известной пианисткой и выступала под сценическим псевдонимом Лули Освальд. К слову, Маргарита была не единственным внебрачным ребенком Рубинштейна: предполагается, что именно от него родила сына известная американская художница Мюриэль Дрейпер.
Брак Рубинштейна и Нелы все же состоялся в 1932 году после ее расставания с Мунцем. Изменил ли пианист своей натуре, после того как сбылась его мечта? Об этом можно судить хотя бы по замечанию его давней любовницы Ирен Керзон, вспоминавшей, что она переспала с Рубинштейном в день его свадьбы. Мало того – Рубинштейн постоянно ревновал Нелу, которая никогда ему не изменяла. Он оправдывался тем, что любовницы с ним так поступали не раз, и Нела по своей доброте принимала эти оправдания. «Я слишком его любила, – вспоминала Нела. – А он был слишком влюбчивым».