«Английские шпионы» николаевских портов и заводов

Писателей, поэтов, ученых и других ярких представителей эпохи, ставших жертвами сталинизма, назвали поименно, пренебрегая при этом сломанными судьбами тысяч людей из народа, которые попали под каток репрессий. Одними из них стали фигуранты дела об «английских шпионах» Николаевского морского порта и судостроительных заводов, арестованные в 1940 году…

Шпиономания в СССР подкреплялась колоссальной пропагандистской кампанией. Митинги, собрания, доклады, печатная продукция, все это объясняло многомиллионным массам советского народа задачи и методы работы иностранных разведок, их агентуры. Естественно, требовалось выявлять шпионов на местах.

Шпионская организация «Ллойд-Регистр»

В 1930 году ГПУ заявило о раскрытии созданной английской разведкой «Интеллидженс-Сервис» шпионской организации «Ллойд-Регистр». Одноименная инженерно-техническая фирма, профильные специалисты которой были приглашены в СССР в 1926 году для модернизации производства, являлась также легальным прикрытием для проведения экономического и военного шпионажа. Используя всю широту предоставленных договором о сотрудничестве возможностей, она охватила судостроительные заводы Николаева, Севастополя, Ленинграда, металлургические предприятия Донбасса и морские порты на Черном море. Вербовкой агентуры в Николаеве занимались непосредственно Кокс и Барр (по специальности наблюдающие инженеры). После разоблачения организации 15 человек, занимавших различные должности на николаевских заводах (в большинстве военные инженеры) и черноморском пароходстве, были осуждены за шпионаж в пользу Англии. Трое из них приговорены к высшей мере наказания.

Понятно, что, зная реалии той эпохи, оправданно напрашивается скептическое отношение к многочисленным «шпионским разоблачениям». С другой стороны, нельзя забывать, что шпионаж, в том числе экономический, который есть и поныне, существовал задолго до 1930-х годов. И считать, что против СССР, страны, которая являлась не только экономическим, но и, что куда важнее, идеологическим конкурентом Запада, не проводился шпионаж крайне наивно. Тем более, что верфи Николаева в то время были одними из крупнейших в Европе. Кроме эсминцев, крейсеров и прочих военных кораблей, завод 61 коммунара выпускал подводные лодки нового типа серии «Щука». Не отставало от военного и гражданское судостроение. Тот же завод имени 61 коммунара в 1938 году спустил на воду уникальный для своего времени рудовоз «Строитель», предназначенный для перевозки руды и сыпучих грузов в ледовых условиях Арктики, мощный ледокол сошел со стапелей завода имени А. Марти (современный ЧСЗ) в 1939 году. Николаевский порт занимал второе место в Украине по грузообороту после Одесского, отгружая на экспорт зерно, железную руду, уголь, чугун и прочее. Потому, объективно изучая советский период, нужно помнить все, а не только черное и грязь, упрощая строительство социалистического «светлого будущего» до сплошного деструктива, где главное – повалить памятники, переучредить праздники, что-нибудь революционное спеть, найти внешнего и внутреннего врага, обвинив его во всех бедах, где «вождь народов» каждое утро просыпаясь и натягивая сапоги раздумывал: «Кого бы мне сегодня расстрелять?».

Другой момент, что борясь с реальными шпионами, зачастую «с корытом выплескивали и ребенка», массово предъявляя обвинения непричастным людям. Николаевское УНКВД арестовывало скорее «по инерции» тех, кто сталкивался с Коксом и Барром в профессиональной деятельности, творчески обобщив фразу булгаковского Коровьева: «У меня эти иностранцы вот где сидят! Приедет, нашпионит, как последний сукин сын…»!

В целом же, только за 1937 — середину 1938 года, исходя из объяснительной записки начальника Николаевского управления НКВД на имя Народного комиссара НКВД СССР, по области за шпионаж арестовано 2817 человек (из них, немецкий – 1289, польський – 1115, греческий – 102, японський – 19, румынский – 209).

Дело Гуткина, Федотова и Беспрозванного

В духе времени за подозрительные контакты с иностранцами, сотрудниками Водного отдела УНКВД по Николаевской области были арестованы наши земляки Наум Гуткин, директор Николаевской конторы Торгмортранса, Ионас Беспрозванный, агент конторы Торгмортранса по обеспечению иностранных судов необходимыми для рейса товарами и Иван Федотов, управляющий делами завода № 198 имени А. Марти.

Гуткина с Беспрозванным в дальнейшем репрессируют. Вскоре они станут центральными фигурами разоблаченной «английской шпионской организации», которая действовала на территории Морского Порта на протяжении второй половины 1930-х.

Наума Гуткина задержали 10 декабря 1940 года. Следователь, рассмотрев материалы дела, пришел к заключению, что Гуткин, работая переводчиком при представителях английского акционерного общества «Ллойд» мистерах Коксе и Барре был ими завербован, впоследствии активно работая на британскую разведку.

Как и во многих сфальсифицированных делах того времени вещественных доказательств шпионской деятельности выявить не удалось. При обыске у Гуткина были изъяты литература на английском и итальянском языках, книга «Революция в Германии», личные письма, служебные пропуска. Впоследствии все изъятое будет возвращено родственникам.

Арест Гуткина состоялся на основании свидетельств ранее задержанного Лапидуса, которого, в свою очередь, лишили свободы благодаря другим «чистосердечным показаниям» бывшего заведующего морским отделом Иностранного флота Николаевского порта, Айзенберга.

Непосредственно о шпионаже Гуткина, Лапидус свидетельствовал: «Мне известно, что Гуткин шпионил в порту… Когда я передал капитану итальянского судна Муппо информацию относительно производства руды в СССР, он заинтересовался Гуткиным, которого помнил рабочим завода «А. Марти». Я устроил им личную встречу. Там я услышал, как Гуткин произносил «субмарина», что в переводе с английского означает подводная лодка. Итальянский капитан записывал его слова в блокнот...».

Наиболее вопиющим фактом в этих «чистосердечных признаниях» станет то, что при проведенном в 1957 году дополнительном расследовании дела окажется, что в указанный период в Николаевский порт итальянские суда не заходили. Думаю, читатели могут сами легко определить, насколько достоверными являются ставшими базовыми в деле показания Лапидуса о шпионаже Гуткина.

На первых допросах (их общее количество 19) Гуткин не признавал за собой какую-либо вину. Утверждая, что с Коксом и Барром познакомился благодаря хорошему знанию английского языка, работая в столярном цеху завода «А. Марти». Должность переводчика более выгодна материально, поэтому он на нее согласился. Кроме непосредственной работы, Гуткин помогал англичанам в решении бытовых вопросов, таких как поиск квартиры, отправки корреспонденции и других.

Следует отметить, что в 1920-х годах советская власть достаточно широко использовала иностранных специалистов для восстановления разрушенной промышленности. Ряд предприятий передавалось в аренду иностранным фирмам в форме концессий. Вполне естественно, что иностранцам требовались переводчики. Учитывая недоверие, которое вызывали гости из-за рубежа, лиц находящихся в тесном контакте с ними чекисты привлекали в качестве агентуры.

Через три месяца, в феврале 1927 года, Гуткина завербовали сотрудники Николаевского ОГПУ. Он должен был постоянно докладывать о поведении, разговорах и намерениях англичан, что и делал регулярно. По протекции кураторов из ОГПУ его устроили на достаточно «хлебное» по тем временам место – Николаевское отделение Торгсина (организации торговли потребительскими товарами с иностранцами за валюту, либо с советскими гражданами за ценные предметы – золото, серебро, картины и прочее).

Используя факт причастия Гуткина к Торгсину, следователи НКВД предают делу новый поворот, добавив, выражаясь современным языком «должностную коррупцию». Констатируется, что НКВД известны факты дачи взяток работникам ГПУ, с которыми Гуткин находился на оперативной связи. На что арестованный ответил: «Я действительно многим работникам ГПУ давал взятки, кроме денег это были бытовые товары и предметы одежды... При этом хочу заметить, что оперативник Клявин дал мне сумму в 100 американских долларов для покупки товаров в Торгсине, откуда у него взялась такая большая денежная сумма я не знаю...». На что следователь логически резюмирует: «Вы взятками притупляли бдительность работников ГПУ, беспрепятственно проводя свою шпионскую деятельность».

На пятом допросе Гуткин «признается» в шпионской деятельности: «В конце 1926 года я познакомился с Галлером, который приехал к Николаеву и по его рекомендации я был прикреплен к Коксу с Барром. С первых же дней я старался оправдать их доверие, по сути, сделался их лакеем, искал им жилье, выполнял просьбы интимного характера... Теперь я понимаю, что их поручения носили антисоветский характер. Я передавал от их имени капитанам иностранных пароходов пакеты, в которых, без сомнений была шпионская информация... Я лично познакомил Беспрозванного с Коксом и Барром, рекомендуя его, как надежного человека... Сотрудникам ГПУ я предоставлял лишь поверхностную информацию, которая не могла нанести ущерб работе Кокса и Барра. Позднее, я привлек к диверсионной и шпионской работе ряд специалистов завода...На преступный путь сотрудничества с английской разведкой я ступил в 1927 году».

На дальнейших допросах Гуткин уже активно сотрудничал со следствием. Называя новые и новые фамилии участников «шпионской организации», раскрывая шпионские схемы и методы их работы. Так, информацию, которая интересовала английскую разведку, передавали благодаря сложной системе обмена с капитанами судов почтовыми марками, якобы для коллекционирования. Марки же служили условным шифром шпионских сообщений.

Но на двух последних допросах, 15 и 17 марта 1941 года, арестованный проявил мужество, которое вывело за рамки удобного следствию хода дела. Гуткин категорически отказался от своих предыдущих показаний, заявив, что они были предоставлены вследствие применения к нему незаконные «меры физического воздействия».

Здесь необходимо уточнить, что если в 1936-1938 годах следствие по подобным делам длилось, как правило, несколько недель, после чего материалы передавались на рассмотрение Тройки при УНКВД, вердиктом которой в подавляющем большинстве случаев были «либо пуля, либо вечный Магадан», то в 1940-е дела велись более углубленно, а у задержанных появлялись шансы на защиту и доказательство невиновности.

Так, свою невиновность сумел доказать Иван Федотов. Задержали его 13 января 1940 года, на основании показаний Гуткина. 16 января 1941 года Начальник 1 отдела Водного отдела НКВД УССР вынес постановление: «Следствием установлено, что Иван Яковлевич Федотов является агентом английской разведки и на протяжении продолжительного времени проводил шпионскую работу против СССР в пользу Англии». Впрочем, Федотов, которого подвергали допросам три месяца, ни разу не признал своей вины. 5 марта 1941 года, лично Нарком Государственной безопасности УССР П. Мешик завизировал постановление о продолжении срока ведения следствия по делу обвиненного Федотова еще на один месяц.

В ходе дополнительной проверки были учтены показания Гуткина, утверждавшего, что ранее данные им свидетельства клеветнические и Федотов не виноват. На основании чего, Наркомом государственной безопасности УССР утвердил оправдательное постановление: «Иван Яковлевич Федотов, арестованный 13 января 1941 года бывшим Водным отделом НКВД УССР по обвинению в шпионаже в пользу Англии… В ходе следствия достаточных доказательств, относительно его шпионской деятельности добыть не удалось. Уголовное преследование по отношению к гр. Федотову прекратить и немедленно выпустить из-под стражи».

По-иному сложилась судьба еще одного фигуранта дела, Ионаса Беспрозванного. Задержали его 23 декабря 1940 года. Своей вины в шпионаже он так и не признает. На предварительном следствии будет настаивать, что являясь с 1923 года и по настоящее время тайными сотрудником органов ГПУ-НКВД, выполнял возложенные на него в этой части задачи. Но, кроме «шпионской работы» Беспрозванному были выдвинуты обвинения в предоставлении убежища бывшему офицеру Белой армии.

Основание чему служил факт дислокации в квартире Беспрозванного в 1920-м году штаба Белой армии, о чем, впрочем, хорошо знали чекисты. Кроме того, в его доме по адресу 1-й Слободская, 33 (домовладелец Берг, Беспрозванному там лишь квартира принадлежала) в разные периоды Гражданской войны свои штабы устраивали немцы, чехи и красноармейцы.

В 1922 году из эмиграции возвратился бывший подпоручик Семен Балычев. Беспрозванный, по старой памяти, приютил его. Материалы дела показывают, что из Константинополя Балычев вернулся легально, зарегистрировавшись в местном ГПУ. Более того, в 1922-1923 годах он служил в Красной армии. Затем наступило масштабное послевоенное сокращение. Балычев лишившись армейского пайка, остался без средств существования. Беспрозванный, войдя в его положение, разрешил ему и далее проживать в своей квартире. Жил в ней Балычев до ареста в 1937 году, зарабатывая пропитание ремонтом обуви, затем трудоустроился на элеваторе.

Несмотря на то, что чекистам всегда было прекрасно известно о месте проживания бывшего оппонента Советской власти, следователи так трактовали поведение Беспрозванного: «Как тайному сотруднику ГПУ-НКВД вам ставились задачи разоблачать белогвардейское подполье. Вы же преступно молчали о нахождении в вашей квартире Балычева, не докладывали о его антисоветской деятельности... Вместо борьбы с врагами народа, вы им предоставляли приют, дезинформируя правоохранительные органы...»

В конце концов, Беспрозванный признает свои преступные действия в «предоставлении приюта бывшему белогвардейскому офицеру, недонесении об этом в органы ГПУ-НКВД, тайным сотрудником которых я был. Я расцениваю свое поведение, как введение в заблуждение органов ГПУ-НКВД, нарушение моего добровольного согласия на честное сотрудничество, борьбу и раскрытие врагов Советской власти».

При этом, категорически отказывается от обвинений в шпионаже: «Я не буду оговаривать себя всяческой ерундой. Если у Вас есть реальные доказательства моей шпионской деятельности, Вы можете меня судить. Все то, что я говорил раньше, я подтверждаю сейчас... Общаясь с капитанами иностранных, английских и шотландских судов, я выполнял исключительно служебные функции... Я не помню такого случая, чтобы меня вербовали для работы в пользу иностранного государства. Возможно, иностранные шпионы проявляли ко мне интерес, стараясь использовать мои жизненные ошибки, но некогда шпионажем я не занимался».

Следствие так и не докажет его шпионскую деятельность. Заключение по делу формулируется так: «Обвиняется Гуткин Наум Борисович за то, что будучи тайным сотрудником, дезинформировал органы НКВД и занимался шпионской деятельностью в пользу Англии, за преступления предусмотренные ст..54-6 ч.1 и 206-17 п. «а» УК УССР. Беспрозванный Ионас Абрамович, за то, что являясь тайным сотрудником органов ГПУ-НКВД дезинформировал органы НКВД и предоставил приют в своей квартире бывшему белогвардейцу Балычеву, т.е. в совершении преступлений, предусмотренных ст.. 206-17 п. «а» УК УССР».

Дело, учитывая его особый статус, 30 апреля 1941 года передано на рассмотрение Особого Совещания при НКВД СССР. Изначально обвиняемые пребывали во внутренней тюрьме Наркомата в Киеве. Вскоре началась Великая отечественная война. К столице подошли нацистские войска. Гуткина с Беспрозванным эвакуировали в Томскую тюрьму № 3. Туда, в августе 1942, придет решение Особого совещания, согласно которому как социально-опасным элементам им надлежит провести 8 лет в исправительно-трудовых лагерях.

Но о данном решении сидельцы узнать не смогут. Вторично цитируя классика, в тот момент они уже находились намного дальше самого дальнего сибирского лагеря. Гуткин умрет от болезни в Томской тюрьме 4 декабря 1941 года. Не доедет до ИТЛ и другой «социально-опасный элемент» – Ионас Беспрозванный, 11 июля 1942 года из камеры Томской тюрьмы он отправится в другие миры.

Заключение

12 июня 1957 года Военный Прокурор ОВО генерал-майор юстиции А. Попов вынес протест на постановление Особого совещания при НКВД СССР от 22 августа 1942 года. Учитывая откровенно сфальсифицированный характер дела, менее чем за неделю, 18 июня 1957 года решением трибунала Одесского военного округа граждане Беспрозваный и Гуткин были полностью реабилитированы. Справки об их реабилитации направлены вдовам. Честное имя репрессированным вернули. К сожалению, вернуть загубленные в результате угара борьбы с «врагами народа» жизни и судьбы невозможно.

Игорь Николаев, доктор исторических наук ННУ имени В. А. Сухомлинского